София. В поисках мудрости и любви

— Пурусинх, ты… ты просто невероятен, — признался Джанапутра, догадавшись, что темнота в храме и была той тенью, о которой он спрашивал. — Знаешь, без тебя ведь ничего бы этого не было, я бы прожил жизнь изгоем, так и не узнав о госпоже Падмавати. Ты в самом деле позволил мне увидать недостижимую мечту, вернул веру в нечто большее, чем я был готов принять, а я тебя даже ни разу не поблагодарил.

— Брось, Джанапутра, это без тебя ничего бы этого не было, — ответил Пурусинх. — Посмотри-ка! Мне кажется, или в храме действительно стало светлее?

На стенах пещеры заблестели разноцветные блики изморози, а из темноты вдруг проступили очертания колонн, покрытых толстым слоем льда. Поскольку расстояние между колоннами постепенно расширялось, храм казался короче, чем было на самом деле. Царь Джанапутра и его астральный двойник продолжали идти и идти по залам, напоминающим теперь волшебные гроты ледяной пещеры. Так они подошли к высоким заиндевевшим воротам, из которых пробивались ослепительно белые лучи и веяло прохладным сквозняком.

— Ты был прав, по-моему, это горы, — согласился Пурусинх, кивая седой головой.

Не произнося ни слова, Джанапутра вышел из храма, обозревая грандиозную, невиданную им никогда широту снежных склонов. Над ущельем, которое разверзлось у них под ногами, пламенели ярко-синие костры горных хребтов, застланные дымкой облаков. Вдали за ними громоздились багрово-палевые ледники, переливавшиеся на солнце чистым пурпуром, но даже они, эти неприступные и гордые гиганты, преданно склоняли свои головы перед слегка обнажившими себя вершинами Панча-Гири, вздымавшими нежно-лунные груди прямо к небесам.

— Мне так долго пришлось тебя ждать… — эхом отозвался чей-то звучный благородный голос.

Хрустя по снежному насту, к престарелому двойнику Джанапутры подошел крылатый барс с лицом как у человека. Почти такие же крылатые барсы, только из камня, когда-то украшали изразцовые врата Нагарасинха. В детстве Джанапутра к ним часто подбегал во время прогулок и рассматривал их лица. Рядом с ними он чувствовал себя не таким одиноким и представлял, что они тоже люди. А когда спрашивал у верховной жрицы Наянадхары, где они живут, она смеялась, гладила его по голове и говорила, что такие просветленные сущности жили очень-очень давно, во времена, когда ночь была такой же светлой, как день.

— Сколько бы времени ни прошло, ты все тот же, Самадхана! — бережно прикоснувшись к лапе барса, сказал старец. — Все тот же сфинкс, одиноко живущий в Северных горах…

— Должен тебе сказать, это моя последняя йуга. Крылья давно обездвижили, да и лапы уже не те. Но ты, как я вижу, все-таки сдержал свое обещание. Ты привел ко мне человека, Пурусинх.

— Так это Северные горы? — Джанапутра снова окинул взглядом снежные вершины. — Мы же только что были на Аирват-двипе! За Южным морем, что намного южнее Нагарасинха. Мы действительно прошли через зеркало сиддхов?!

— Если долго идти на юг, нигде не останавливаясь и никуда не сворачивая, ты всегда оказываешься на севере. Разве ты не знал об этом, человек? — столь же удивленно проговорил сфинкс. — Сиддхические зеркала лишь немного сокращают расстояние, только и всего.

— Вообще-то, его зовут Джанапутра, — шепнул сфинксу Пурусинх.

— Мне известно, для чего ты здесь, царь Джанапутра, — продолжал сфинкс Самадхана. — Ты хочешь узнать, куда исчезла прекрасная дочь риши Девиантара. Однако мой ответ не поможет тебе в твоих поисках. Давним желанием девы Падмавати побывать в мире людей воспользовался могущественный даймон, величающий себя Сатанантой. Приняв человеческое обличие, он явился к ней во сне и перенес ее туда, исполнив сокровенное желание.

— Он похитил ее? — растерялся Джанапутра, с трудом вникая в слова. — Выкрал из подлунного мира, но зачем? Знаете что, по-моему, вы оба спятили! Вот что, нет никакого Сатананты! Его нет ни в этом, ни в том другом мире, о котором вы тут говорите. Не хочу об этом ничего знать! Верните мне мою Падмавати, верните ее! Вы слышите?!

Джанапутра страшно зарыдал, ему не хватало дыхания, чтобы громко кричать. Он рычал как раненный зверь, зажимая лицо руками. В его сознании происходила катастрофа, разрушавшая прежнюю жизнь, прежние чувства, разрушавшая его представление о самом себе. Он бился в конвульсиях от боли, которая безжалостно раздирала ему душу. Он снова и снова вспоминал Падмавати. Ее пречистый образ истязал остатки его разума. Он вспоминал слова Пурусинха и Джагатанты о том, как порочен мир людей, вспоминал свой недавний сон, в котором его окружали совершенно пустые, бессердечные оболочки людей.

— Пурусинх, сделай так, чтобы я перестал существовать. Ты ведь можешь прекратить мои страдания, — прошептал Джанапутра. — Душа моя умерла, так для чего поддерживать жизнедеятельность тела? Если бы она меня хоть немного любила, разве ушла бы она в какой-то там мир людей?