Сокол и Ласточка

Затруднение возникло, когда мы выбрались из ущелья и поставили сундук на тележку. Гарри предложил глотнуть рому за удачное окончание операции, а Проныра, который всегда был не дурак выпить, отказался — замотал головой и отвернулся, когда ирландец сунул ему флягу под нос.

— Ты что? — встревожился Логан. — Не выпить за такое дело — скверная примета!

Но мичман тряс головой.

— Язык ты что ли проглотил? Пей, я тебе говорю! Будешь упрямиться — насильно волью в глотку!

Поняв, что ирландец не отвяжется, Проныра наконец взял флягу, но пил как-то странно, оттопырив щёку и крошечными глоточками. Эффекта это, впрочем, не ослабило. Минуту спустя несчастный болван подался вперёд, будто голова у него стала очень тяжёлой и тянула его к земле, покачнулся на ослабевших ногах, упал ничком. Тут-то загадка его молчаливости и внезапной воздержанности разъяснилась. Рот одурманенного мичмана открылся, оттуда выкатился гладкий розовый камень. Очевидно, Проныра спрятал алмаз, когда целовался с сокровищем.

— Вот скотина! — поразился Гарри. — Надувать своих товарищей! Туда ему и дорога. И помни, Господи, эта смерть — тоже не моих рук дело.

Он брезгливо вытер рукавом камень и положил его в сундук.

Само благодушие, произнёс с широкой улыбкой:

— Что ж, остались только мы двое. Как минимум по два миллиона каждому. Звучит неплохо, а? Нужно только докатить добычу до лагуны и поделить её. Я полностью вам доверяюсь, дружище. Предлагаю вот что: я разложу драгоценности на две кучи, и вы выберете любую. Согласны?

Всем своим существом я ощущал опасность. Теперь, избавившись от напарников и доставив сундук к месту, откуда его можно перемещать без посторонней помощи, Логан больше не нуждался в союзнике. Четыре миллиона ведь лучше, чем два.

Должно быть, Летиция почувствовала мою нервозность, потому что тихо сказала по-швабски:

— Спокойно, девочка. Я не дура. Пусть нападёт первым, я готова.

— А? — удивился Гарри. — На каком это вы заговорили языке?

— По-фламандски. Я вырос в тамошних краях, — ровным тоном отвечала моя питомица, вновь заставив меня восхищаться её выдержкой. — Иногда я думаю вслух.

— И что же вы подумали вслух?

— Время к вечеру. Лучше поспешить, а то в темноте можно угодить в болото.

— И то правда. Идёмте, мой дорогой друг!

Они вдвоём тянули за верёвку, так что здоровая правая рука Логана была занята. И всё же Летиция не спускала глаз с «дорогого друга».

До наступления темноты оставалось не меньше часа, над морем ещё только начинали сгущаться сумерки. Штурман перестал болтать. Он шёл молча и грустно вздыхал.

— Эх, парень, — вдруг обратился он к Летиции на «ты». — Думаешь, я не знаю, о чём ты сейчас думаешь? Я видел, как ты подобрал пистолет Проныры. Ничего, я не обижаюсь. Башка у тебя умная, но ты слишком молод. Не научился ещё понимать людей по-настоящему. А я человека насквозь вижу. Поэтому пистолета за пазухой не прячу. И спиной к тебе поворачиваться не боюсь. Я и когда в шахте висел, не очень-то тебя опасался. Знал, что ты не оставишь меня подыхать в чёрной дыре. В тебе совсем нет вероломства. Это редко у кого встретишь. Такие люди идут на вес даже не золота, а рубинов с алмазами.

Он остановился и повернулся лицом к Летиции. Говорил серьёзно и проникновенно, не в своей всегдашней манере.

— А вы не заблуждаетесь на мой счёт? — спросила девочка. — Как же во мне нет вероломства, если я сегодня отравил пятнадцать живых душ?

— Это не живые души! — махнул Гарри. — Черномазые вообще не в счёт, они нехристи. А Клещ с Пронырой — бессмысленное мясо. Это мы с тобой живые, а они были мумии.

— Кто-кто?

Я тоже навострил уши, не уверенный, что правильно расслышал.

— Мумии — это такие люди, которые по видимости живые, а на самом деле притворяются, — убеждённо стал объяснять ирландец. — Я-то давно научился их различать. Есть масса примет. У мумии взгляд тусклый, ей никогда не приходит в голову ни одной необычной мысли. Живёт она только ради своего брюха. Господу Богу от этих тварей ни тепло, ни холодно. Неужто ты сам не замечал, что большинство людей какие-то ненастоящие? Будто живут, а будто бы и нет.

Очень интересное наблюдение, и необычайно глубокое! Оно противоречило догматам всех известных мне вероучений, а между тем я тоже частенько не мог отделаться от ощущения, что многие люди похожи на погасшие светильники — не излучают ни света, ни тепла.

— А у нас на «Ласточке», по-вашему, кто живой? — спросила Летиция. Она, как и я, была сбита с толку неожиданным разговором.

Гарри даже удивился:

— Ты ещё спрашиваешь? Дезэссар — пройдоха и плут, но душа у него живая. Кабан и его сыновья — совершенные чурбаны, мёртвое дерево. Поп, конечно, живой. Из матросов Божий огонёк горит в старом добряке Мякише, в глупом Барсуке, в Ерше, хоть он и злобный мерзавец, в сопливом юнге Ракушке. — Он назвал ещё несколько имён, и я поразился: ирландец перечислил всех, кто был мне хоть как-то интересен, вне зависимости от симпатий и антипатий. — Все остальные — мумии. Коли подохнут, миру от этого не станет ни лучше, ни хуже. Твой попугай в тысячу раз живее любого из них.