Сокол и Ласточка

Нашлась какая-то небоязливая женщина, которая рискнула спуститься с гор и высыпала из узелка горсть монет. Ее скромный домик был оставлен в целости и сохранности, а саму сеньору беспрепятственно отпустили обратно.

После этого в город хлынул целый поток встревоженных домовладельцев. Ни один из них не был обманут.

К исходу дня в назначенных для выкупа местах образовались длиннющие очереди. Золото и серебро тщательно взвешивали и пересчитывали, складывали в сундуки. На выкупленное имущество навешивалась печать Джереми Пратта.

Явился губернатор, чтобы спасти свой чудесный дворец, совсем недавно выстроенный из привозного итальянского мрамора.

Настоятель собора долго торговался, пытаясь сбить цену, взывал к благочестию и пугал небесной карой за святотатство, но Пратт папистских угроз не устрашился и получил от клириков сполна – и за храм Святого Диего, и за все остальные церкви, часовни и монастыри.

В результате четырехдневной торговой операции, в ходе которой порт Сан-Диего по кусочкам выкупил себя у корсаров, на флагманском корабле собралось сокровище, которое не снилось ни одному золотому каравану. Многие вельможи и купцы расплачивались драгоценными камнями – по той простой причине, что, спешно покидая город, они главную часть своих богатств зарыли в землю или спрятали в укромных местах, а алмазы, изумруды и рубины увезти было нетрудно. Не доставать же из тайников при корсарах зарытое золото и серебро? Губернатор, например, за мраморный дворец отдал большой круглый бриллиант редкой розовой окраски.

Но и золота с серебряной посудой у жителей Сан-Диего было взято невиданное количество.

С этой умопомрачительной добычей победоносная эскадра вышла в море. Дележ предполагаюсь произвести по возвращении, с соблюдением всех предписанных королевским законом формальностей.

Однако злая судьба Невезучего Корсара опять нанесла удар. Невесть откуда, при яснейшей погоде, вдруг налетел страшный смерч и разбросал корабли во все стороны. Три остальных судна, сильно потрепанные, в конце концов прибыли одно на Барбадос, другое в Бриджтаун, третье сдаюсь французам на Тортуге. Но “Бешеный”, вместе с командой, сокровищем и капитаном Праттом, сгинул бесследно.

“Так и пропала самая большая в истории корсарская добыча”, – с горьким вздохом завершил Логан свой рассказ.

Мичман Проныра спросил: “А может, этот ваш Пратт просто сбежал со всеми трофеями и сейчас живет где-нибудь припеваючи?”.

“Где? – пожал плечами ирландец. – Такое богатство не спрячешь. И потом, он ведь на “Бешеном” был не один. Хоть экипаж сильно поуменьшился после боя в бухте Сан-Диего, на борту оставалось почти восемьдесят душ”.

Мы еще долго обсуждали эту историю, действительно захватывающую и таинственную. Но самое загадочное произошло в конце разговора.

“Что-то я нынче разболтался, – быстро проговорил Логан, услышав за дверью шаги. – Про сокровища Пратта молчок, ясно? Потом объясню…”.

Вошел Дезэссар и удивился всеобщему молчанию.

Так я и не поняла, почему Гарри не пожелал продолжить разговор при капитане. Что ж, подожду объяснений.

Тема занятий с отцом Астольфом тоже была необычайно интересной. Он рассказывал о милосерднейшей сфере медицины – anaesthesia, что по-гречески означает “бесчувствие”. Бренное наше тело устроено наподобие крепости, все ворота которой охраняются сторожевыми псами. Имя им – нервы. Лишь только в той или иной части крепости обнаружится вражеский агент либо укрепления подвергнутся атаке неприятеля, псы громко лают – подают сигнал, который невозможно пропустить. Этот сигнал и есть боль. Таким образом, главная миссия боли благотворна. Но с не меньшей яростью псы набрасываются и на тех, кто пытается исправить разрушения, причиненные ранением или болезнью. И тогда боль превращается в помеху, доставляющую тяжкие страдания и даже способную лишить жизни.

С незапамятных пор лекари пытаются приучить цепных псов нашего тела к дисциплине – чтобы те вгрызались только во врагов, но не в друзей. При хирургической операции, дабы ослабить терзания и метания больного, ему можно дать смесь опия и тертой мандрагоры, что погружает страдальца в сонное и бесчувственное оцепенение. Но дозу следует соотносить с состоянием пациента. Если он недостаточно силен, сон может оказаться вечным. От слишком большой порции опиата умер Авиценна, великий медик Востока. Его последователи, арабские лекари, протирают раненое место губкой, смоченной в растворе гашиша – это тоже дает облегчение. Ту же губку можно приложить к лицу оперируемого, и, надышавшись дурманного аромата, он засыпает. А в Англии с давних времен известен дуэйл – порошок из желчи кастрированного кабана, латука, болиголова, белены, брионии и корня мандрагоры.