Сокол против кречета

Святозар было насторожился, но Бату, оставшись с князем наедине, успокоил его:

— Он пьян. К тому же никто из них не знает, зачем на самом деле прислал их ко мне мой дядя Чагатай. Только тебе могу показать. — Нетвердо ступая, хан повел Святозара в другую юрту, которая пустовала, кряхтя, опустился на корточки перед красивым деревянным ларцом с хищным драконом на крышке и полез за пазуху.

— Только тебе, — повторил он важно, пьяно тыкая маленьким ключиком в замочное отверстие и постоянно промахиваясь.

Наконец очередная попытка увенчалась успехом, и хан, торжественно открыв ларец, достал из него лист пергамента, туго скрученный в трубку. Он небрежно освободил его из тугих объятий шелковых желтых шнуров, увенчанных тяжелыми висячими печатями, и протянул Святозару.

— Надо ли честь? — осторожно осведомился тот, не разворачивая свиток.

— Если у тебя есть тайна от друга, то либо ты сам — плохой человек, либо друг у тебя только по названию, — высокопарно произнес Бату. — Читай.

Князь пожал плечами, развернул пергамент, некоторое время вглядывался в него, затем с легким разочарованием вернул обратно.

— Прости, хан, эта грамота мне неведома, — несколько смущенно заметил он. — Да я же тебе сказывал, что иноземные письмена не разбираю.

— Правда? — изумился Бату. — Я и забыл.

Лгали оба. Святозар, правда, лишь самую малость, поскольку с первой строкой свитка сталкиваться ему уже доводилось. Была она стандартная. Князь впервые увидел ее лет пять назад и поинтересовался у отца, что это за чудные буквы. Константин охотно пояснил, что свиток доставлен ему очередным посольством, которое вернулось ни с чем из ставки великого хана Угедея.

— Пишет мне, будто даннику какому, — мрачно заявил тогда государь. — Видал, с чего начинает, — и отчетливо произнес, указывая пальцем на первую строку, которая была выведена красной киноварью гораздо крупнее, чем последующие строки: — Внимание и повиновение.

— А ты, батюшка? — робко переспросил Святозар.

— А что я — внимаю, как и сказано. Вот только повиновения он от меня навряд ли дождется, — и его мрачное лицо озарилось слабой улыбкой.

Он подмигнул сыну и продолжил:

— С этого великий хан все свои указы начинает. Важничает, собака. Ну-ну, пускай позабавится… пока, — загадочно закончил он.

Святозару почему-то запомнилось начертание этой строки. К тому же чуть позже он еще несколько раз видел подобные грамотки, начинавшиеся с точно таких же слов, так что узнал их сразу.

— Это от моего дяди, великого каана Угедея, да живет он вечно, — пояснил Бату. — Оно не мне, а этим глупцам, которые даже не умеют пить так, как подобает настоящим воинам, — много и не напиваясь. Когда придет время похода на Орду и Шейбани, я покажу им свиток, если кто-то из них заупрямится. Пока же они думают, что их тумены присланы для покорения стран, лежащих на закате солнца.

— А почему ты сразу не объяснишь им, для чего они сюда прибыли? — недоуменно спросил Святозар.

— Что знают трое, о том через три дня будет говорить даже байбак[40] в степи. Тогда я не смогу неожиданно напасть на братьев, — спокойно пояснил хан и тут же поправился: — Хотя нет. То, что я расскажу этим двоим, байбак будет знать уже на следующий день, даже не вылезая из своей норы, потому что их языки длинней, чем их плети.

На самом деле его презрительная усмешка была адресована не двоюродному брату Хайдару и не своему двоюродному племяннику Бури, а человеку, стоящему перед ним, потому что и свиток, и текст, красиво вписанный в него грамотеем-уйгуром, были ложью от начала до конца. Подлинными были лишь печати, которые Бату позаимствовал с другого свитка, присланного ему тремя годами ранее.

«Придет время, и ты поймешь, против кого будут направлены все эти тумены, только вот вряд ли тебе доставит удовольствие, потому что знание хорошо лишь тогда, когда приходит вовремя», — насмешливо подумал он.

Вслух же он произнес лишь заключительную часть своей мысли о том, когда хорошо знание.

— Как говорят твои мудрые шаманы, во многая мудрости есть многая печали, а многие познания лишь умножают скорбь, — добавил он и торжествующе улыбнулся, заметив, как удивленно вытянулось лицо собеседника. — Мне очень понравились эти слова, а потому и запомнились. Я ведь и сам склоняюсь к тому, чтобы принять вашу веру, а своего сына Сартака уже давно крестил. Сам понимаешь, от почитания чужих богов вреда быть не может, а потому я решил, чтобы каждый из моих сыновей обзавелся на небе покровителем, который при нужде может влить новые силы в его воинов и помочь ему убить всех своих врагов. Как мыслишь, твой Кристос прислушается к просьбе моего наследника, если он запалит в ваших священных юртах по сотне свечей?

Святозар уклончиво пожал плечами и заметил:

— Кто может знать, кому захотят помогать боги?

— Я могу, — безапелляционно заявил Бату. — Тому, кто сам сделал все, чтобы победить. Боги любят уверенных.

— А ты можешь сказать, что уверен в своих силах?

— Конечно, — хищно улыбнулся Бату и весело добавил: — Ты даже не представляешь, как неожиданно я нападу на своих врагов.