Сокол Спарты

На восемнадцатый день они шли, как призраки, через пустыню. Охотники выезжали с пращами и копьями, из жизненных припасов имея при себе только воду. Глаза их были красны от постоянного вглядывания вдаль. Горы изводили эллинов целую вечность, словно паря на горизонте. Однако в то утро они были уже заметно ближе, хотя не более приветливы, чем всегда. Скальные выступы были люто остры, вздымаясь из земли, словно кинжалы, а не пологие склоны. Снежные мантии покоились на горних пиках, которые, казалось, надменно отступали при всякой попытке не то что приблизиться, а даже взглянуть на них.

Тиссаферн скомандовал атаку, когда в отрогах наметился путь выхода в горы. Из передних рядов уже просматривалась первая долина, в которую успели, насколько хватило смелости, углубиться разведчики Геспия. Но, похоже, персы не хотели отпускать эллинов без лишнего кровопролития. Их полки сзади тоже смотрелись весьма потрепанно: три с лишним тысячи стадиев неотступного преследования измотали их, а враг все держался.

Персы привычно выстраивались широкой линией, приблизившись настолько, что слышны были команды их начальников. Тогда Ксенофонт махнул рукой Хрисофу, и с тыла сквозь квадрат вышли спартанцы. Той прежней, слегка показной мускулистости в них уже не было. Длинными стали бороды, а мышцы уподобились тугим канатам – на вид озлобленные варвары, но обученные куда лучше любого персидского полка. Они источали грозную уверенность, хотя от задувающего с гор льдистого ветра зубы у них постукивали. Стоило персам двинуться вперед, как складки красных плащей заколыхались. Между тем лагерные обитатели, за спиной которых открылись горы, ушли в проход, оставив в строю только гоплитов. Белые зубы блеснули вместе с обнаженными мечами и поднятыми копьями.

В тот день щита у Хрисофа не было. В правой руке он сжимал меч – короткий, не длиннее предплечья. В левой был копис. Взвешивая тяжесть обоих, он хищно ухмыльнулся подступающему врагу.

– А ну, Лакедемон! – рявкнул он своим рядам. – Все вперед! Это ваш единственный шанс, сыны блуда! Славная сцена, после которой мы уйдем отсюда уже надолго. Запоминайте, чтоб было потом что рассказать детям!

Персы начали колебаться, как только завидели красные плащи своих стародавних недругов. Начальники понукали солдат криком, а кое-кто еще и тыкал нерешительных острыми палками, какими гонят скот.

Впереди завиднелись золотистые диски из бронзы, а также блесткие шлемы и поножи из того же зазубренного металла. Спартанцы словно состояли из багрянца и золота, причем сейчас они в кои веки не отступали, а шли вперед с вселяющей тревогу поспешностью.

Ряды сошлись, и спартанцы врезались в жалившего их врага. Невзирая на боль и усталость, они сейчас напоминали озорников-мальчишек, которым наконец-то дали потоптать осиное гнездо. В лихом и гневном исступлении они игнорировали ушибы и порезы, при этом рубя и коля где копьем, где мечом и даже щитом, после чего пускали в ход кописы, быстрыми ударами отсекая ими пальцы, руки и смертными ранами дырявя вражьи тела.

Под таким натиском персы подались вспять, но Тиссаферн узрел для себя шанс и выслал полки в обхват спартанских флангов, где проще было срезать более усталых людей, из которых некоторые едва держались на ногах. Их крики страха и мучения донеслись до Хрисофа, который сейчас вовсю орудовал на переднем крае. Он отчаянно выругался, напрягаясь, чтобы видеть. Его спартанцы способны были сладить и с десятикратным перевесом, но Тиссаферн через всю империю привел с собой восемьдесят или девяносто тысяч. Такую силу греки одолеть не могли, а могли лишь как следует поистрепать.

– Спартанцы, отступаем в боевом порядке! Держать фланги и отходить. Мертвых уносим с собой. Подумайте, сколько семей будет плакать и стенать при мысли о нас.

Он усмехнулся, слыша вокруг себя озорной смех даже при отходе. Люди снова поднимали щиты и подбирали брошенные копья, так что вскоре строй спартанцев вновь щетинился остриями, непроницаемый для вражеских всадников, хотя разъяренные персы выкрикивали на их головы проклятия и сулили месть.

Тиссаферн опасался, что его войско окажется утянуто слишком далеко в горы. Он был наслышан о племенах, что населяли эти горные вершины. Персидская держава прибрала под свое крыло целые царства, от Вавилона до Мидии. Однако эти скалы так и остались изолированные и непокорные. Он смотрел, как греки отступают, оставляя за собой навалы из измятых, как тряпки, трупов и обрывков плоти. Отступая в горы, ненавистный квадрат, казалось, специально хотел посильней и пообидней напакостить.

Повинуясь безотчетному порыву, он в прощальном жесте поднял руку. К нему с лошади обернулся какой-то греческий начальник, Тиссаферну незнакомый. Он в ответ тоже поднял руку и затрусил на лошади прочь, к скалам.

Тиссаферн покачал головой. Он-то думал, что они сдадутся, когда на пиру будет убита их верхушка. Заверял царя Артаксеркса, что без своих вожаков они окажутся беспомощны. Но они, гляди-ка, выбрали себе других и как-то выжили. Странный народ. Оставалось лишь гадать, что с ними сделают кардухи.