Сокол Спарты

– Река непреодолима и по глубине своей, и по ширине. А персидская конница наверняка посечет нас при переправе. Поэтому я все же считаю, что надо будет пойти на север – это самый быстрый способ покинуть пределы Персии.

Он оглядел лица эллинов, и какая-то часть в нем возрадовалась. При всех своих бородах и мускулистости, при превосходстве некоторых в возрасте, они были не просто невольными попутчиками, но братьями и сестрами, сыновьями его и дочерьми.

– Говорят, персы боятся этих кардухов. А потому есть все шансы, что они не осмелятся гнаться за нами по пятам через перевал. И мы наконец-то сможем оставить их позади.

Ксенофонт сделал паузу, понимая, что враг, нагоняющий страх на персов, вряд ли может оказаться слаще и для них самих.

– Если у кого-то есть соображения достойней, высказывайте их сейчас. Иначе я прикажу идти на север по равнине и далее через вершины гор. Соберите все одеяла и плащи, какие только можете найти. Они нам весьма понадобятся.

Все то время, что эллины обсуждали его слова, он сидел молча, зная, что выводы они сделают те же, что и он. Ксенофонт не упомянул им рассказанной стариком истории о персидском войске, что прошло через эти места восемь лет назад. По его словам, оно насчитывало сто двадцать тысяч воинов, а направлялось в горы брать твердыни кардухов. И ни один из того войска не вернулся. Оставалось надеяться, что этот древний, поросший словно болотным мхом старик просто выдумывал байки на страх всем чужеземным захватчикам.

Один глаз на его лице, похожем на скорлупу грецкого ореха, таращился и глядел недвижно, потому что был с бельмом, а в беззубом рту проглядывал всего один бурый клык. Если в рассказе старосты присутствовала хоть толика правды, то вполне вероятно, что Ксенофонт совершал главную ошибку в своей жизни – но и она не влияла на сделанный им единственный выбор.

За деревенской площадью построились остальные греки. Сборище из двадцати тысяч мужчин, женщин и детей казалось довольно внушительным, но в сопоставлении с расстояниями, которые им предстояло одолеть, оно ужималось несказанно. С трех сторон Ксенофонт выставил колонны шириной по сорок человек, с восемью сотнями спартанцев впереди. Почти столько же народа находилось внутри строя, хотя они больше походили на оборванных паломников, пришедших к какому-нибудь оракулу или в святилище за исцелением.

По крайней мере, сносное питание в течение этих двух дней улучшило их настрой и состояние. За обиранием селений Хрисоф следил с тщанием и приказ выполнял неукоснительно. Тем, кто оставался, зимой неминуемо грозил голод, но эта проблема была теперь скорее для Тиссаферна, чем для Ксенофонта. Если бы его людям после Кунаксы дали уйти с миром, то и к встречным селениям они были бы не так суровы. Он мысленно приостановился, осознав, что представил эти двадцать тысяч своим народом. Эти люди уповали, что он сбережет их жизни, и в этот миг он понял, что охотно умрет, пытаясь это сделать. В Афинах он, помнится, все искал цель, да так ее и не нашел. Сейчас Ксенофонт со смешком встряхнул головой, задаваясь вопросом, будет ли у него когда-нибудь шанс описать это свое откровение Сократу.

К тому времени как командиры закончили обсуждать предстоящую дорогу, солнце уже приблизилось к полудню, а собранные на площади подавали признаки нетерпения. С трубным зовом рогов все привычно нашли свои места, ориентируясь по лицам тех, кто их окружает. Самые сильные несли на плечах завернутое в тряпье мясо, связки кур и бурдюки. Еще многие тащили связки зимних плащей и одеял из шерсти – все, чем сумели обзавестись. Мальчишки гнали стадо коз, цокая языками и подхлестывая их с боков длинными прутьями.

Ксенофонт выехал вперед, как только Геспий с разведчиками умчались галопом вперед. Сразу после этого, словно масло из треснутого горшка, из лощин и проходов начало изливаться персидское войско, зловеще наблюдая, но не делая никаких попыток напасть. Греки были в относительной безопасности, пока продвигались между селениями. Постройки и улицы здесь лишали преследователей их преимущества. Хотя на равнине все наверняка начнет разворачиваться по-иному. Сельский староста сказал, что переход этот многодневный, сто парасангов или даже больше. Опять же оставалось уповать, что это все сказано для острастки, с целью подточить моральный дух обидчиков.

– Мы идем на север! – крикнул Ксенофонт тем, кто шел за ним, чувствуя, как сердце переполняется гордостью. Это его народ. Его семья.

Едва селения остались за спиной, как персидские полки пошли на сближение, но правда состояла в том, что с каждым дневным переходом весь греческий квадрат, и внутри и снаружи, становился все тверже и прочней. Кожа и мышцы закалялись своей натруженностью, а те, кто в центре, постепенно обретали волчий вид тех, кто напористо шагал вокруг них. Конечно же, в эллинах не оставалось мягкости. Она выгорела, пока они шли через пустыню.