Сокол Спарты

На его глазах две тысячи самых молодых и ладных припустили трусцой. Они уходили по долине, а впереди них со связанными за спиной руками бежал пленный кардух. Через дно расселины он вел их туда, где в густом папоротнике петляла звериная тропа. На вид она никуда не вела и терялась где-то среди камней. На самом же деле снизу она не просматривалась, так что без проводника они вряд ли бы ее нашли. Душу грело мелкое злорадство, что пленники Хрисофа ничего подобного не сообщили.

Какое-то время делать было больше нечего. Дождь все лил, а люди все так же бесприютно под ним дрожали. Не видя солнца, сложно было сказать, какое сейчас время суток, хотя, наверное, уже близился вечер. Приняв быстрое решение, Ксенофонт приказал колонне слаженно идти вперед, чтобы стерегущие перевал кардухи думали, что враг по-прежнему наступает.

В это время Ксенофонт приказал людям сделать привал.

Ни стрел, ни камней со склонов пока не сыпалось – может, потому, что горцы тоже намокли под дождем? Лучники горько сетовали, что отсыревшая под дождем тетива при стрельбе совсем не то. А может, слыша поступь двух тысяч греков, они чувствовали, что на них охотятся. Как бы то ни было, это помогало поднять настроение, несмотря на дождь. День уже определенно начинал угасать. Эллинов ждала промозглая ночь на вершинах.

Оставалось лишь надеться, что к утру туман рассеется и можно будет видеть удивление кардухов.

По дну долины растекались ручейки, отчего не оставалось даже сухого места. Из лагерного люда многие разбились на пары и небольшие группки, припадая друг к другу спинами с целью хоть немного обогреться. Но и подобная взаимопомощь мало чем помогала в эту отчаянную ночь.

После того как окончательно угас свет дня, возле Ксенофонта присела Паллакис. Для этого она провела ладонью по широкому плоскому камню и опустилась на него, скрестив голени и подтянув к себе ноги в попытке немного согреться. На ней было одеяло, уже темное от влаги. При этом зубы у женщины постукивали, и Ксенофонт пожалел, что не может предоставить ей убежища. Греки и холод меж собой не уживались.

– Ты выглядишь как полузахлебнувшаяся птица, – сказал он с улыбкой.

Густые кудри на голове Паллакис размякли и приставали к лицу длинными мокрыми щупальцами. Намокшие плечи поникли.

– Ею себя и ощущаю, – сказала она. – Мы что, остаемся здесь на ночь?

– Да, пока не сумеем расчистить перевал.

– А если не сумеем?

– Тогда есть еще один путь, хотя он сложней. Так или иначе, но завтра мы двинемся.

В эти минуты ночь вокруг казалась вечностью. Ксенофонт почувствовал, что тоже дрожит. Зубы тихо постукивали, а руки были белыми и мелко тряслись.

– Ты мерзнешь, Ксенофонт! – воскликнула она. – Сядь рядом со мной. Одеяло мое сыро, но это лучше, чем вообще ничего.

– А где твой Геспий? – не шевельнувшись, спросил Ксенофонт.

Она напряглась, а на глади кожи между глазами прорезалась двойная морщинка.

– Я не его, Ксенофонт.

– Но и не моя, – ответил он быстрее, чем думал или чувствовал, – я это знаю.

Она долго молчала, пристально глядя на него.

– Я… Какое-то время думала, что ты этого хочешь. Но затем увидела, что ты одержим всем тем, что тебе нужно осуществить для нашего сбережения. Я поняла, Ксенофонт. Ты говоришь сейчас, что хочешь моего прихода к тебе? Хочешь держать меня на своем ложе? Не играй со мною в игры, Ксенофонт. Говори или молчи. Проси или обходись без этого.

Он сглотнул, не сводя с нее глаз. Высказать это ему было необходимо. И все же это было безумием. Они сидели во враждебных горах, с мизером еды и врагами повсюду. Он понимал, что хочет видимости любви, но все же не реальности. Он хотел этого обмена томными взглядами с красавицей, которая не занимает слишком много времени. В его жизни не было места для неспешных разговоров, смеха и песен. Все, чего он хотел, можно было заполучить в мгновение ока – и хотя он тосковал по ней, он понимал, что этого будет недостаточно.

Ее дни не были заполнены событиями и решениями. Он сам не мог служить отвлечением для Паллакис. А если отвлекать его станет она, они все погибли. Он попытался как-то упорядочить свои мысли. Вокруг них нависала тишина, и Ксенофонт осознал, что не отвечает слишком долго.

– Ах вот вы где! – послышался голос Геспия, щелестящего по камням.

Молодой человек держал теплое одеяло и без лишних слов накинул его женщине на плечи. То, как на ней задержались его руки, лишний раз свидетельствовало о его к ней притязаниях.

Ксенофонт знал: Геспий прекрасно понимает, что что-то прервал. Каждый взгляд впитывал в себя румянец ее зардевшихся щек или напряженность во взгляде, которую Ксенофонт вынужден был смаргивать. Геспий тоже покраснел, а его движения были угловаты.

– Там есть чуток еды, – сообщил он. – Вяленое мясо, отваренное на травах. Чашка вина. Не сказать, что вкусно, но все лучше, чем голодать. Ты пойдешь, пока там еще осталось?