Сократ

Иначе говоря, никакие знания и никакие навыки сами по себе не гарантируют благополучия и не делают человека счастливым: технические и иные знания "полезны" (т. е. приобретают смысл и значение) в зависимости от познания добра и зла. Более того, и знание добра и зла, по Сократу, не является подлинным благом, если оно остается только голым знанием и не ведет к "врачеванию души" (см. там же, 157а), к укреплению ее "здоровья". Таким образом, дельфийское "Познай самого себя" было для Сократа признанием души (psyche) руководящим началом в человеке, призывом к "заботе о душе", к осмысленной духовной жизни, к воспитанию, благородства духа (см. Платон. Апология, 29е – 30b). "Ведь я только и делаю, что хожу и убеждаю каждого из вас, и молодого, и старого, заботиться прежде и сильнее всего не о теле и не о деньгах, но о душе, чтобы она была как можно лучше" (там же, 30b). Философ был непоколебимо убежден в том, что только на пути интеллектуального и морального проникновения в свое "я", в свой внутренний мир возможны самосовершенствование, добродетель и благая жизнь.

Сократовское самопознание своим острием было направлено против "всезнайства" (polymathie) софистов и их ориентации на внешний успех, против их "техники" доказательства и опровержения любого тезиса, даже заведомо ложного. По мысли Сократа, приобретенные знания и мастерство ("техника") в какой-либо области деятельности, как таковые, еще не дают блага человеку. Они могут быть использованы и во вред ему. Поэтому нет гарантий относительно того, как и в каком направлении они будут использованы.

Рассуждая в духе Сократа, можно сказать, что "всезнайству" и мастерству софистов не хватает самого главного – знания человека, носителя знания и мастерства. Правда, если "знания о человеке" свести к знаниям психологических механизмов человеческой природы и использованию их в определенных (узкоэгоистических и политических) целях, то в этом деле софисты своим мастерством убеждать, своей "техникой" воздействия на аудиторию, красноречием и диалектическим (полемическим) искусством достигли многого. И секрет их успеха – безразличие к истине, к добру, равнодушие к человеку, к его нравственному миру. Ведь софистам важнее всего было доказывать и опровергать, а что именно – не имело значения; сегодня он защищал одни положения, а завтра же не исключено, что он станет отстаивать прямо противоположные положения, также отвечая возможным оппонентам. Главное и решающее для софиста – это успех. Все остальное – лишь средства.

"Многознанию" софистов Сократ противопоставил знание своего незнания, которое свидетельствовало – подчеркнем еще раз – отнюдь не о его скептицизме или ложной скромности, а о его стремлении к более глубокому знанию, к отказу от свойственного софистам накопления разнородных знаний, пригодных во всех случаях жизни. По Сократу (и Платону), софисты знают многое, обладают энциклопедическими знаниями. Но их знания носят раздробленный характер, являются частичными. Это, собственно, и не знания, а всего лишь мнения. Раздробленность "знаний" (мнений) не позволяет им задуматься о единстве знания, о различии между разрозненными мнениями и пониманием; софисты многое знают, но мало понимают; они сведущи, ко не мудры. Так и должно быть, ибо мудрость, тождественная пониманию, не сводится к набору знаний, к множеству мнений. Вот почему платоновский Сократ в "Пире" (202а), указывая на отличие подлинного знания (понимания) от мнения, или представления, замечает, что "правильное, но не подкрепленное объяснением мнение" нельзя считать знанием: "Если нет объяснения, какое же это знание? Но это и не невежество. Ведь если это соответствует тому, что есть на самом деле, какое это невежество? По-видимому, верное представление – это нечто среднее между пониманием и невежеством (metaxy sophias kai amorthias).

Итак, верное описание чего-либо существующего "на самом деле", не будучи неведением, представляет собой некоторую степень знания. В сущности же это не столько знание, сколько правильное мнение, адекватное представление. Подлинное знание выходит за пределы описания и констатации того, что есть "на самом деле"; оно требует обоснования "мнения", предполагает выяснение смысла и значения установленного, побуждает к познанию общего и единого. Стремление к пониманию – отличительная особенность философии и философа.