Сокровища чистого разума

– Мои ребята тоже не подкачали, – похвастался Браун, снимая с головы чёрную повязку: традиционную чаку, которую менсалийцы надевали, отправляясь в бой. – Туда Авабр отправил маневренную группу, но выучки им не хватило, забыли о такой важной вещи, как боевое охранение, поэтому мой лейтенант – Мосар, – последовал выразительный взгляд на Асати, – ухитрился незамеченным подойти к свободянам на расстояние выстрела и плотным огнём уничтожил грузовик и мотоциклеты. Сами свободяне тут же ему сдались.

– Все? – недоверчиво прищурился капитан.

– Все, – подтвердил Браун.

– Врёшь.

– Мосар оцепил район и никого не выпустил.

– Бронеавтомобилем оцепил? У него пехоты было всего два отделения.

– Оцепил, как положено!

– А что произошло на северо-востоке? – осведомился Эзра. Он знал, что Браун и Асети могут препираться бесконечно, и потому прервал их самым бесцеремонным образом. – Я слышал взрывы.

Офицеры переглянулись, после чего Асети медленно ответил:

– Мы немного повоевали, учитель.

– На северо-восток Авабр поставил самую большую группировку свободян, – добавил Браун. – Их нельзя было взять на испуг.

– Авабр действительно был хорошим командиром, умным и опытным.

– И как повоевали?

– Удачно, – коротко произнёс капитан, отводя глаза. – Победили.

Это Менсала. Жестокая, кровавая Менсала, но даже на ней ещё не до конца исчезло понятие «приличный человек». И пусть Кедо был менсалийцем, пусть догадывался, что именно творилось на северо-востоке, офицеры всё равно не горели желанием выкладывать старику подробности хладнокровной расправы над бандой свободян. Они сделали всё, о чём договорились, остальное не имеет значения.

И поэтому они просто выдержали паузу. Не тяжёлую, не гнетущую, не неловкую – просто паузу, которая прекрасно заменила слова. И после неё старик спросил:

– Ребята уехали?

– Да, учитель, – тут же ответил Асети. – Они не стали дожидаться, пока всё закончится, но прошли огневую зону без проблем и повреждений.

– Вот и ладно. – Эзра вздохнул и с грустной улыбкой оглядел офицеров.

Которые крепко изменились с тех пор, как постигли у него тонкости математики.

Глава 5,

в которой Агафрена оказывается права, Руди получает лестное предложение, Сада едва не допускает ошибку, а Мерса, Гатов и Бааламестре с трудом сдерживают отвращение

«Творите добро!»

Именно так священники-олгемены благословляли и напутствовали прихожан. Добра просили и добру учили, поскольку все священные книги единодушно утверждали: в Добре кроется Истина. Добро есть Слово Господа. Добро есть завет Господа. Добро и есть Господь.

Творите добро. Делайте жестокий мир хоть чуточку лучше, ибо нет Бога в том, в ком нет добра. Тем было пронизано учение олгеменов.

И именно этого Вениамин Мритский не мог себе позволить – быть добрым.

Он строил храмы – даже самые маленькие мритские поселения не обходились без церкви или часовни; он безжалостно истреблял еретиков – в Мритии шутили, что лучше оказаться свободянином, чем чиритом, поскольку первых убивают без пыток; он поддержал архиепископа Менсалийского, не позволив ему сгинуть в самые страшные годы гражданской войны…

Но он не мог позволить себе быть добрым.

И в глубине души смирился с тем, что Господь забудет его, безжалостного палача и убийцу. Смирился с тем, что душу его ожидает грусть беспросветного одиночества в компании таких же заблудших. Смирился, что не познает радости общения с Ним, но… но не озлобился, не проклял Бога, как сделали многие олгемены, вставшие на путь смерти, а всё равно строил и восстанавливал храмы.

Потому что верил? Потому что надеялся? Потому что боялся?

Гадать можно сколько угодно, но одно не вызывало сомнений: Вениамин не боялся. Он вообще ничего и никого не боялся.

Второй сын западурского губернатора Александра Тробского, Вениамин должен был провести жизнь в тени брата, которому повезло родиться тремя годами раньше. Сначала – в качестве «запасного» претендента на роль главы семьи, потом – в качестве «ближайшего советника» властителя, возможно – воспитателя его детей, возможно – интригана, заговорщика, а после – нового губернатора или простреленного мертвеца, как повезёт. Вениамин знал одно: если он что-нибудь и сможет вырвать у судьбы, то только сам, своими руками, и с детства готовился к сражениям. Учился быть хитрым, подлым и жестоким. Учился оценивать людей, строить планы и претворять их в жизнь. Учился с одного взгляда определять перспективу. Он сразу понял, что начавшаяся война открывает массу интересных возможностей и дарит умным людям уникальный шанс подняться на вершину, и стал умолять отца отправить его на менсалийский континент, чем, естественно, вызвал смех: никто не собирался отправлять в мясорубку семнадцатилетнего сопляка, и уж тем более доверять ему войска.

Вениамин снова оказался вторым.