Сокровища чистого разума

– Невероятно, – вновь произносит Агафрена, и вновь – искренне. Она крепко прижимается к мужу, возможно, сама того не осознавая, потому что взгляд её устремлён в небо, туда, где только что бушевало голубое. – Невероятно.

Увиденное потрясло и шокировало молодую женщину, сначала – потрясло, изумило удивительным зрелищем, а после ударило обухом по голове страшной сценой гибели огромного рундера и могучим ударом взрывной волны. Агафрена знала, что эксперимент может закончиться неудачей, но одно дело – предполагать возможность катастрофы, и совсем другое – наблюдать её собственными глазами и слышать по радио голос обречённого на смерть человека.

– Святой Игвар, как же так получилось?

– Думаю, святой Игвар сам озадачен, дорогая, – сухо отвечает Мритский. Он переворачивает кресло, помогает жене опуститься в него, оглядывается, замечает у парапета каким-то чудом уцелевшую корзинку для пикника, извлекает из неё стакан, бутылку и наливает Агафрене воды. – Выпей.

– Спасибо.

– Не за что.

Аппаратура разбита, радист в прострации, с открытым ртом сидит у стены и тупо пялится перед собой. То ли головой ударился, то ли оказался не готов к последствиям научных изысканий. Трясущийся Тогледо жадно смотрит на воду. Вениамин перехватывает взгляд и чуть заметно кивает, разрешая помощнику Холя воспользоваться бутылкой. Отмечает, что у Тогледо трясутся руки. Улыбается. В дверь стучат, глава телохранителей громко спрашивает о происходящем, на что Мритский так же громко и уверенно отвечает, что у них полный порядок, подниматься не нужно, после чего подходит к Алоизу. Такому же спокойному, как губернатор.

Алоиз стоит у парапета, поглаживает пышные усы и смотрит на второй рундер, который пока пришвартован к земле. Первый его больше не интересует.

– Что скажешь?

– Мы оба знали, что эксперимент может закончиться неудачей. – Голос инженера ровный, в нём есть разочарование, но нет грусти.

– Я не об этом, – морщится Мритский. – Ты понял, почему эксперимент не удался? Рундер погиб не зря?

Каждый шаг, даже неудачный, должен приближать к цели, к победе – эту аксиому Вениамин усвоил с детства.

– Я всё понял, – медленно кивает Холь. – Если «Исследователь-2» погибнет, то по другой причине.

– Смешно.

– Извини, не знал, что ты хочешь поплакать.

– Тоже смешно.

Несколько секунд мужчины смотрят вниз, на исковерканный ударной волной лагерь и второй рундер, потом одновременно, как по команде, поднимают головы и разглядывают всё ещё покачивающиеся крейсеры. Смотрят, обдумывают, прикидывают, после чего Вениамин криво улыбается:

– Будет сложно собрать вторую команду. Я, конечно, могу повесить двух-трёх идиотов…

– Не понадобится, – машет рукой Алоиз. – Я объявлю, что буду лично руководить экспериментом с борта «Исследователя-2», и люди пойдут.

– За тобой – пойдут, – соглашается Мритский.

Агафрена закусывает губу.

* * *

«Почему я остался, чтоб меня в алкагест окунуло? И хней спорочьей сверху присыпало по самые уши… Почему я остался?

Не знаю.

Разумеется, и потому, что чувствовал себя обязанным помочь Павлу. Нет, я не прирождённый благотворитель, чтоб вы сразу поняли, и жалости во мне столько же, сколько в любом другом нормальном человеке, но… но мужик действительно оказался в трудной ситуации, и я пожертвовал ему полгода жизни. Не могу сказать, что потерял шесть месяцев, поскольку общение с таким гением, как Гатов, само по себе стоит немало, но лучше бы нам спрятаться на более комфортной планете.

Впрочем…

Я хотел поговорить о другом.

Почему я остался?