Сокровища, омытые кровью: О кладах найденных и ненайденных

Он стал знаменит в 51 год, а до этого мало кто знал коммерсанта Шлимана, сколотившего огромное состояние на торговле, — разве что такие же купцы, каким был он сам. Поэтому понятен интерес к его личности, возникший сразу же после раскопок на Гиссарлыкском холме. Кинулись искать сведения о Шлимане, поразившем всех объявлением: найдена гомеровская Троя! — и выяснили, что бывший купец проявил себя не только в археологии, но и написал две книги — «Современные Китай и Япония» и «Итака, Пелопоннес и Троя»! (А узкому кругу людей было известно и другое: приступая к раскопкам, Шлиман самостоятельно выучил несколько иностранных языков, в том числе и древнегреческий, и прослушал университетский курс в Сорбонне.)

В дальнейшем Шлиман написал и издал еще семь книг, последняя же, десятая, «Отчет о раскопках в Трое в 1890 году», вышла после его смерти.

Еще больше написано о самом Шлимане, но — на Западе. У нас же в шестидесятых годах переведена лишь работа Генриха Штоля «Шлиман. Мечта о Трое», да кое-что можно прочитать в книге другого немецкого популяризатора Курта Керама «Боги, гробницы, ученые». Материалом для них, без сомнения, послужила автобиография Шлимана, написанная им в 1881 году и помещенная в его пятой книге — «Илион».

Казалось бы: что может быть ценнее для биографа, чем собственноручные записки о себе его героя? Оказывается, это мнение не всегда подтверждается жизнью, что и произошло в случае со Шлиманом. Исследователи с нетерпением ждали допуска к архивным материалам Шлимана, и когда в пятидесятые годы нашего столетия были изданы его письма в двух томах, а затем открыт и весь архив, они с жадностью накинулись на то и другое. Еще бы — первоисточники!

Началась скрупулезная работа — сличение писем с дневниковыми записями, сопоставление событий, штудирование самых незначительных, казалось бы, бумаг и газетных хроник. И по мере того как шло это сличение, научный мир сначала охватило удивление, потом недоумение и, наконец, явное недоверие. И было отчего, поскольку выяснилось: многочисленные факты его автобиографии, мягко говоря, романтизированы, а выражаясь точнее — подтасованы.

Так, в автобиографии Шлиман красочно живописует кораблекрушение в Атлантике в 1850 году, когда он плыл на пароходе в Америку. Оказалось, ничего подобного не было.

Не менее красочно описан прием американским президентом М. Филмором, который не только снизошел до скромного российского коммерсанта (Шлиман был в то время подданным Российской империи), но даже познакомил его со своей женой и дочерью. И этого не было.

Не выступал Шлиман и в американском конгрессе, не видел и пожара Сан-Франциско.

Но такие факты — личного свойства — могут быть объяснены молодостью Шлимана, его сильно развитой фантазией или даже впечатлительностью, которая нередко приводит к преувеличениям; гораздо серьезнее выглядят обвинения в том, что не было никакого «клада Приама»! Всю сцену его обнаружения он выдумал!

В изложении Шлимана это выглядело следующим образом. При раскопках 14 июня 1873 года вдруг обвалилась часть крепостной стены, открыв нишу, в которой что-то блеснуло. Выяснилось — золотые предметы. Под благовидным предлогом отослав из раскопа рабочих, он при помощи жены извлекает сокровища, и та уносит их в своей шали в укромное место.

Снова подтасовка. Сличение различных документов из архива Шлимана неоспоримо доказывает: 14 июня его жены Софьи на месте работ не было, она находилась в Греции.

Маленькая ложь приводит к большой: со временем выяснилось, что так называемый «клад Приама» — сфабрикованный, представляющий из себя разрозненные предметы, обнаруженные в разных слоях!

По мнению большинства ученых, Троянская война происходила в XIII веке до нашей эры и, следовательно, находки должны датироваться именно этим периодом. Увы — еще при жизни Шлимана выяснилось: «клад Приама» на целую тысячу лет древнее Троянской войны!

Подтасовывал Шлиман и другие факты, в частности при раскопках Микен, но для нас это уже не столь важно; гораздо важнее другой вопрос: зачем он такое делал? И тут никакие догадки не помогут, тут надо обращаться к природным свойствам человека, к особенностям его характера.

Каковы же они у Шлимана? Можно говорить о многих, но мы отметим лишь две — желание во всем считаться лишь с собственными интересами и редкое умение рекламировать себя и свои достижения, даже если они и не соответствовали этой рекламе. Более того: ради своих честолюбивых, а можно сказать, тщеславных замыслов Шлиман мог поступиться и большим — моральными и нравственными заповедями. Да он и не скрывал этого, называя себя в одном из писем человеком с «жестоким сердцем».