– И все же я не рискнул бы на свой страх пуститься через океан при таком падении барометра, сэр капитан! Часа через четыре… – Рулевой Генрих Дункель неожиданно умолк, долго всматривался в даль горизонта, переводил взгляд на паруса, которые, наполненные ветром, уверенно вели судно по заданному курсу. Капитан решил было, что моряк замолчал, поняв всю нелепость своих предположений, отошел к боковым леерам, ограждавшим высокий над палубой ют, курил и смотрел на вахтенных моряков и пассажиров, которые спокойно расположились по своим местам и предавались обычному в таких ситуациях занятию – играли в кости, шумно перекликались, подшучивали над неудачниками, менялись местами за стаканчиком с кубиками…
– Простите, сэр капитан! – голос рулевого был полон тревоги, Уильям Лофлин недовольно сморщил заросшее лицо, пустил дым из ноздрей, напоминая дракона, которого наконец-то вывели из терпения. – Еще раз простите, сэр капитан, но обратите внимание – бом-брамсели[9]
начинают трепетать не так ровно, да и гафельный[10] парус не так туго выгнут, через время может начать садиться к гику! А это верный признак, что ветер может переменить направление и задуть нам навстречу!Капитан вскинул светло-серые глаза – глаза скандинава или канадца – посмотрел на верхние паруса, потом на огромный гафельный парус, обернулся на безоблачное небо за кормой, прочертил взглядом небо над клотиком и вперед, куда устремился, словно указующий перст судьбы, чуть задранный вверх бушприт. Всюду покой и тишина, тот покой и тишина, которые царят в океане, если не считать постоянного умиротворяющего, как материнская колыбельная песенка, плеска волн о борт и легкого гудения натянутого стоячего такелажа – штаг, кливер-лееров, вантов… Капитан не нашел ничего тревожного, промолчал, решив не позорить себя никчемным спором с трусливым, похоже, новичком – рулевым.
«Надо же, как обманчива бывает внешность! – Капитан сплюнул за борт, недовольно дернул плечами. – На вид крепкий, уверенный в себе парень, а как вышли в море, чуть удалились от берега, так и запаниковал – скорее возвращаемся домой, к маме…»
– Смотри лучше за курсом, немец! Вот когда самостоятельно встанешь на капитанский мостик, тогда и будешь посматривать и за горизонтом и за парусами! Пока что смотри и учись, пригодится в морской жизни, если, разумеется, не сойдешь на берег окончательно, убоявшись морской болезни и страха перед глубиной под ногами!
– Есть смотреть за курсом, сэр капитан! – четко ответил Генрих, опустил взгляд на магнитный компас и перестал давать какие-то советы бывалому капитану. «Тебе же хуже будет, дурак облысевший! Влетишь скоро как индюк в печку, потеряв голову… Вот тогда и посмотрим, что ты запоешь!..»
Прошло не менее двух часов, ветер вроде бы не ослабевал, дул все так же ровно. Барк шел, слегка раскачиваясь на пологих волнах, но вот чуть приметно ослабели кливера, обвисли полуприкрытые с кормы гафелем фор– и грот-марсели[11]
, и капитан барка занервничал – такое резкое изменение ветра ему тоже было не по душе!– Клянусь собственным лысым клотиком – этот новенький рулевой накаркал нам беду! – услышал Генрих Дункель раздраженное ворчание. Это Уильям Лофлин, нервно прохаживаясь по капитанскому мостику, пыхтел темно-коричневой трубкой в прокуренные усы. – Надо поднимать помощника и готовиться к пакостной погоде…
– Простите, сэр капитан, что снова вмешиваюсь не в свое дело.
Но ведь и я в команде этого барка и мне не безразлично, что со мной будет через несколько часов! – Генрих рискнул вторично подать голос. – Да сожрут меня акулы с потрохами, если это не так, – но вон та тучка на горизонте мне чертовски не нравится! Присмотритесь к ней внимательнее, сэр капитан, и вы увидите, что я тысячу раз прав! В той точке наверняка дюжина чертей притаилась и ждет черного часа по наши грешные души!
Капитан резко остановился за спиной рулевого и со злостью выкрикнул:
– Где ты рассмотрел тучку с чертями, а?
– Левее бушприта румба на четыре, сэр капитан! Но фор-марсовый[12]
, похоже, спит в своем гнездышке и не смотрит за горизонтом!– Дьявол меня побери, но я ничего не вижу! Дай сюда подзорную трубу! – Уильям Лофлин почти выхватил из рук Генриха протянутую ему трубу, покрутил ее, наводя резкость, поймал небольшое бело-серое пятнышко, которое только что едва высунулось из-за горизонта, тут же рявкнул в медный рупор: – На марсе!
Через несколько секунд с фор-мачты долетел испуганный отклик:
– Есть на марсе![13]
– Линьков захотел?! Куда смотришь, начинка акульих потрохов?
– Н-ничего нет на горизонте, сэр капитан! Ни одного встречного паруса! Я не спал, сэр капитан, клянусь чем угодно!..
– Набрали безмозглых австралийских баранов в команду, – проворчал капитан, с минуту пристально разглядывал облачко. – Может, мимо пронесет Господь эту нечистую силу…