— Боюсь, вы еще многого не понимаете, — сказал Президент. — Что ж, попробую объяснить. Дело вовсе не в Израиле. Принять их посла с этими заморочками просил не только Президент США. Мне звонили Президенты Франции, Германии, Англии… звонили… короче говоря, между нами, их вопрос звучал несколько по другому. Если попроще и погрубее — как понимать эту историю с археологами? Вы — нефтяной карман или только притворяетесь? Или вы по-прежнему сверхдержава, которая только прикидывается нефтяным карманом? Ведь израильтяне, уверяю вас, довели до сведения глав государств о захваченных ими текстах от апостолов Петра и Павла. Их обеспокоила не столько судьба Израиля, сколько наши планы. И я был вынужден заверить четко и ясно, что Правительство России и я не стараемся поддерживать ни теорию Ростовцева, ни ваши действия. Давайте совсем откровенно, Эдуард Максимович. Мы, как страна, хотим влиться в европейское сообщество, но принять нас туда, как показывает практика, согласны только в виде сырьевого придатка. Нам приходится быть добрыми, мягкими и пушистыми. Запад до сих пор не может поверить, что мы и впрямь такие. Ваши археологические планы мигом оживили все их страхи, связанные с Россией, а это старые и огромные страхи. Ведь мы по-прежнему страна-гигант, добровольно-принудительно вставший на колени в обществе карликов. Недаром теория Ростовцева усиленно игнорируется и нами, и ими. Недаром они встрепенулись, забрасывая меня телефонными звонками от одной мысли, что за вашими с Мехди научными изысканиями стоит поддержка государства. Своими действиями вы можете развязать новы виток информационной войны, нет, даже идеологической, в конечном счете. Ни Западу, ни России этого не нужно. Шквал статей в газетах и телешоу, где вас примутся обвинять в фальсификации и подтасовке ни к чему не приведет, если даже наша сторона будет не защищать ваши научные открытия, а также обвинять в подделке. Не важно, в конце концов, вранье это или правда. Важно, что этому поверят люди. Множество людей хотят поверить, готовы поверить и тут же поверят в малейший призрак возрождения России. Тем более, за рубежом, о наших и говорить нечего. Идеи, которые овладевают массами, становятся материальной силой — с этими словами Маркса никто спорить не собирается, они испытаны временем. Идею богоизбранности России поддержат множество людей за рубежом, тем более, что Америка всех задолбала уже своей тупостью и наглостью. Нам нельзя сейчас прибегать к такому оружию, раз мы стремимся к сотрудничеству с Западом. Теория Ростовцева, примись мы проталкивать ее на государственном уровне, сработает не сразу, а лет через десять, как минимум. Между тем инвестиции с Запада, которые потихоньку, но растут, уже сейчас реально поднимают нашу экономику. Если нам поверят больше, то инвестиции могут хлынуть потоком. Поэтому я вынужден откреститься от вашей работы. Причем демонстративно. Это своего рода гарантии с моей стороны, гарантии нашей пушистости, как страны, и миролюбия ее политики. Понимаете? Так как теперь вы смотрите на приглашение из Америки?
— Я… я… должен подумать. — В растерянном голосе Эдика тем не менее льдинками звенело упорство, и Президент очень тихо и даже зло быстро сказал:
— Ответ мне нужен только сейчас. Америка предложила, между прочим, беспроцентный заем, в тридцать миллиардов долларов. Ни с того, ни с сего. Мы получим его, если вы уедите. Своего рода взятка. Если вы останетесь… — Президент словно сам себя оборвал. Президенту не стоит утруждать себя угрозами. Лучше промолчать — тогда эти угрозы сами собой всплывут в голове собеседника. Если он не сумасшедший. Эдику пришло в голову, что его попросту шлепнут израильтяне, если он останется. Если наши не успеют до этого закатать в тюрягу или на больничную койку.
— Хорошо, — устало сказал он. — Я поеду… только не в Америку… меня больше привлекает работа в Британском музее… но я просил бы вас ответить мне на один вопрос. Он важен для меня.
— Попробую. — Президент едва заметно, но расправил плечи. — Я рад за Британский музей.
— Знаете, господин Президент, — Эдик подчеркнуто обратился по должности, — у меня просто волчиный нюх на фальшивки. Работа отточила. Вам не кажется, что мы строим в России какой-то фальшак?
— Не вполне понял вопрос.
— В смысле, строим нечто настоящее и живое, или нечто искусственное и мертвое? Фальшивое?
— Что бы мы не строили, это и есть — настоящее, — сухо ответил Президент.
— Все фальшивки в этом смысле самые настоящие, — буркнул Эдик. — Ну, хорошо, попробую заострить. Все-таки мы строим, или нас строят? Нет, еще грубее — мы, как страна, живем? Или все-таки умираем?
Президент, коротко взглянув Эдику в глаза, принялся оглядывать зал и собравшихся. Они беседовали поодаль от всех неприлично долго.
— С вами порой трудно общаться, с людьми культуры. Вас наглым никто не называл?
— Да все. Удивляюсь, почему.