— Дед мальчика, старый серб, проникся ко мне доверием и рассказал одну замечательную историю, — Кальт пропустил мимо ушей отвешенный ему комплимент. — Она связана с этой горой, сэр, и звучит весьма правдоподобно, если иметь в виду случаи сумасшествия, как вы их называете. Здесь жил Иисус Христос. Его привели сюда семилетним мальчиком, и он прожил на этой вершине до поры своей зрелости, все время разговаривая с Богом, своим Отцом. На всей земле только с этой горы можно напрямую беседовать с Господом, молиться ему и быть услышанным. Христос жил сначала в шалаше из веток, питался только плодами — здесь повсюду росли тогда смоковницы. А потом выстроил себе домик с деревянным куполом, чтобы подниматься в него и разговаривать с Отцом. А люди приходили и слушали их беседы, поэтому первые христиане появились именно на этой горе.
— Откуда старый серб знает об этом? — без всякого интереса спросил Дениз. — Он тебя обманул, и это очень легко доказать.
— Этого никогда не доказать, сэр.
— Почему? История Христа — самая известная история в мире.
— И самая загадочная, — в тон Джейсону добавил врач. — Потому что никто не знает, где и как жил Христос до той поры, когда пришел в Иудею и стал проповедовать. Он отсутствовал на своей родине около двадцати пяти лет, и никто его не видел.
— Если ты напишешь об этом статью для журнала — произведешь сенсацию. Получишь много денег, станешь известным и выдвинешь себя кандидатом в президенты Америки, — заключил Джейсон.
— Я не стану писать об этом, сэр. Лучше напишу, как я принимал роды у сербской женщины. И как дед просил морских пехотинцев пропустить его в разделительную зону, чтобы помолиться на этой горе о счастливом разрешении от бремени.
— Конечно же его не пустили?
— Не пустили, сэр. Но в этот момент рядом оказался я. Сначала подумал, по счастливой случайности. Потому что никогда не ходил в зону. А тут пошел неизвестно с какой целью, но с сильным желанием.
— Лучше бы пустили на гору этого серба, — вздохнул Дениз. — Не то я скоро лишусь батальонного медика. В один прекрасный момент, Густав, ты наслушаешься преданий, разденешься и пойдешь гулять в обнаженном виде, как бедняга Флейшер.
— Да, сэр, это было бы лучше — пустить старого серба на гору. Я действительно тупой армейский врач, — вдруг согласился Кальт. — И никогда не принимал родов. Если бы дед мальчика помолился здесь — все бы решилось быстрее и благополучнее.
— Считаешь, это помогло бы роженице?
— Безусловно! Каждый, кто взойдет на эту гору с откровенной молитвой будет немедленно услышан!
— Что ты сказал? — неизвестно чего страшась, спросил Дениз.
— Так мне поведал старый серб, — пояснил Густав. — Я склонен ему верить.
Джейсон почувствовал странное, неясное беспокойство, никак не связанное с происшествием; напротив, он словно забыл, что на минном поле лежит сейчас капрал Флейшер и два сапера пробивают к нему путь, рискуя подорваться в темноте на собственных минах. Сначала ему хотелось уйти куда-нибудь и спрятаться от всех, и чтобы избавиться от этого навязчивого желания, он стал собирать амуницию и одежду капрала, разбросанную по земле, словно сделать это больше было некому. А когда сообразил, что занимается неподходящим для командира делом, неожиданно понял, чего боится — собственного разума!
Проклятый немец Кальт будто гвоздь вогнал в голову, сказав ему о молитве. Если Флейшер останется жив, то у него придется спросить, с какими мыслями он поднялся на вершину и не молился ли?.. А вдруг он ответит утвердительно?.. Впрочем, нет, маловероятно, поскольку капрал слишком далек от подобных мыслей, слишком самоуверен и дерзок и вряд ли помнит наизусть хоть одну молитву.
Через несколько минут это наваждение прошло бесследно, и вместо беспокойства вернулось прежнее состояние недовольства. Тем более, на вершину Сатвы поднимались патрульные пары, сорванные с постов наблюдатели и штурмовая группа в полном составе — все были взбудоражены тревогой, и, как обычно, начиналась полная бестолковщина. Наконец, прибежал «черный вестник» — сержант Макнил, а где он, там жди беды, так что Джейсон вскипел и прогнал его в расположение батальона — обеспечить подготовку площадки для приема санитарного вертолета.
А несчастный Флейшер оказался жив, только был без сознания. Ему оторвало обе ноги — левую до колена, посекло осколками руки, толстый живот и лицо. И крови, на удивление, он потерял не много, поскольку взрыв мины мгновенно привел его в чувство, вернул разум. И прежде чем потерять сознание, опытный морской пехотинец, волевой, много раз побывавший в боях, отыскал возле разбитого танка куски толстой электрической проводки и перетянул себе ноги, тем самым остановив кровотечение.
Капрала эвакуировали с вершины на носилках, затем погрузили на броню и довезли до вертолетной площадки, где уже стояла машина с запущенными двигателями. Примерно через час его прооперировали в госпитале Красного Креста, и вернувшийся Густав Кальт (ездил сопровождать раненого) доложил, что Флейшер будет жить.