Сокрытое в листве

– Для концентрации власти в своих руках, разумеется! Император уничтожил старые дворянские титулы и привилегии, уничтожил феодальную систему, уничтожил ее опору в виде самурайского сословия. Теперь Япония единая страна с развитыми органами местной власти, полностью подчиненная воле императора, поддерживаемого, в том числе, и бывшими самураями.

– А вы говорите, что он не подавлял народную волю – да ведь все его действия направлены на создание жадной капиталистической системы, а не нормального общества!

– Ну, с тем, что реформы Мэйдзи были направлены на создание капиталистического общества я и не спорил. А по поводу подавления народной воли хочется отметить, что к моменту воцарения Мэйдзи Япония была отсталой аграрной страной, почти полностью отрезанной от международного общения. Теперь это развитая промышленно и технологически страна. За прошедшие шестьдесят лет уровень жизни населения вырос на порядки. Были созданы десятки… да даже не десятки – сотни тысяч рабочих мест. Развитие здравоохранения и образования позволило повысить продолжительность и качество жизни. Разве это не есть удовлетворение народной воли?

– Вы как будто защищаете японский империализм!

Как ни странно, этот возглас раздался не от девушки, а от одного из молодых людей, сидевших на заднем ряду.

– Позвольте, я просто отвечал на вопрос товарища Вольновой и констатировал факты. Я вовсе не утверждаю, что японский империализм – это положительное явление. В конце концов, именно из-за успешных реформ Мэйдзи Япония превратилась в угрозу России, а теперь является угрозой Советскому Союзу.

– Ну, уж угрозой! Сейчас не царизм, чтобы каких-то самураев бояться!

После этих слов, брошенных все тем же молодым человеком, Георгий отвернулся от аудитории и начал наливать себе воду из графина. Дмитрий по его фигуре видел, что с другом не все в порядке, но когда Лангемарк обернулся, на лице у него была спокойная улыбка. Он глотнул воды и спросил:

– Еще вопросы?

Больше вопросов не было. Дмитрию отчего-то показалось, что лекция о самураях перешла совсем не в то, во что хотелось бы его другу. У Белкина был по итогам услышанного один вопрос. Он хотел задать его после, когда они будут вдвоем, но теперь рука сама поднялась вверх. Георгий посмотрел на него не без удивления, но кивнул, давая слово.

– А путь воина, о котором вы говорили прежде – им заинтересовался кто-нибудь за пределами Японии?

– Конечно! Я, например!

– Я имею в виду, пытался ли кто-нибудь из неяпонцев по нему идти?

Георгий заглянул другу прямо в глаза, и Белкин не успел спрятаться. Это был жесткий и тяжелый взгляд, как будто Лангемарк увидел в Дмитрии что-то, чего раньше не видел. Наконец Георгий ответил:

– Итальянский писатель Эмилио Сальгари в 1911-м году совершил самоубийство, вспоров себе живот и перерезав горло – традиционным для самураев способом. Но вообще, следование по пути самурая затруднено для европейцев тем, что мы не знаем этого пути – литературного перевода большинства трудов по этой теме до сих пор не существует, а если и существуют, то никогда не публиковались широко. Мы слишком мало понимаем этот путь, чтобы по нему идти. Впрочем, разве так уж он отличается от европейских рыцарских традиций, например? Конечно, есть в самурайстве свои характерные черты, но основные идеи верности, чести и готовности принести себя в жертву своему делу являются общими…

На этом лекция была завершена. Вопросов больше не было, поэтому уже через десять минут Лангемарк вместе с Белкиным покинули институт. Георгий был молчалив, но Дмитрий списал это на усталость – в конце концов, его друг только что говорил больше полутора часов подряд. Неожиданно Георгий бросил через плечо:

– Я не хочу домой. Здесь недалеко есть одно кафе – пойдем туда.

Дмитрий не стал спорить. В действительности ему самому изрядно хотелось пить и пока что не хотелось вновь засовываться в трамвай.

Они устроились в душном помещении и взяли себе по лимонаду. Георгий вдруг с озлоблением дернул верхнюю пуговицу на гимнастерке и бросил в пустоту:

– Неужели трудно было на улице пару столов поставить?!

Ему никто не ответил, и Лангемарк снова ушел в себя. Дмитрию подумалось, что в таком настроении Георгий был очень похож на него самого, находящегося в приступе человеконеприятия.

– А почему ты стал милиционером?

Этот вопрос прозвучал ни с того ни с сего. Белкину не нравилось делиться с другими подобными деталями, но он рассудил, что с Георгием все же можно общаться без стеснения:

– Детская мечта, представь себе! Увидел мальчиком полицейского следователя и решил, что эта работа по мне.

– Почему? Это одна из вещей, которые я не могу понять относительно тебя.