Сокрытое в листве

– Не знаю точно. Сначала просто была мечта, а потом… я ведь с детства понимал, что отличаюсь. И родители разное пробовали, чтобы мне было легче сходиться с людьми, но сработало это плохо. А ведь если вдуматься, то работа следователя как раз для меня. Я наблюдательный, у меня хорошая память на детали, а еще у меня есть черта – мне всегда неудобно, когда я не один. Любое окружение мне кажется злым, причем забитый людьми трамвай мне кажется не менее злым, чем комната мертвеца. Может быть это странно прозвучит, но меня за то и ценят на службе, что я не стесняюсь мертвецов и людской грязи. А почему ты спросил?

– Потому, что ты заинтересовался путем самурая.

– А что в этом такого?

– Да ничего… Они все свели к своим любимым разговорам, точнее, к единственным разговорам, на которые способны, а ты спросил о важном. Причем, именно о том, интереса к чему я от тебя не ожидал.

Георгий приложился к холодному напитку. Белкин решил, что раз сегодня день разговоров о прошлом, то можно спросить и ему:

– А ты почему заинтересовался Японией?

– Отец там побывал однажды. Привез несколько книг и безделушек. Я заинтересовался этим всем, но тогда не смог ничего понять. Потом изучал нашу филологию, потом был 17-й… В общем, к 20-му году я уже выучил японский язык и перевел таки старые книжки, привезенные отцом.

– И о чем они были?

– Честно? В основном любовные романы, причем – как бы это сказать? – весьма свободной манеры повествования. Забавно – отец был инженером и вообще-то я в детстве мечтал пойти по его стопам. Сложись по иному, может быть, я сейчас бы проектировал что-нибудь. Ракеты, например.

– Можно я к вам присоединюсь?

Их разговор прервали самым неожиданным образом. Дмитрий поднял взгляд и увидел рядом с собой давешнюю девушку с выгоревшими волосами – Александру Вольнову. Георгий тут же подскочил, но она бросила на него немного раздосадованный взгляд.

– Бросьте – это теперь не модно.

Георгий легко улыбнулся этим словам и указал Вольновой на свободный стул. Дмитрию сразу стало неуютно рядом с ней. Он немного отодвинулся и уставился в окно. Вольнова, между тем, заговорила:

– Простите, если была немного навязчивой на лекции. Мне нужно написать статью о том, какие перспективы есть у японских коммунистов скинуть империализм в течение ближайших десяти лет. Достать что-то из наших газет трудно, а совсем уж выдумывать не хотелось. Вот я и обратилась к лекции, которая хоть как-то тематически связана, но только вы все про каких-то воинов говорили, а мне нужно было про другое.

– Ну, очень надеюсь, что смог помочь.

– Не смогли. Если ваши слова верны, никаких перспектив у японских коммунистов нет. Причем, не только в ближайшие десять лет.

– Уж простите.

– Я не могу написать об этом.

– Понимаю.

Установилось молчание. Через минуту Вольнова обратилась вдруг к Дмитрию:

– А вы тоже занимаетесь изучением Японии?

Белкин отвернулся от окна и почти сразу смог заставить себя держать контакт глаз с девушкой.

– Нет, я милиционер.

– Хм, по вам не скажешь. Тоже пишете что-то?

– Нет, а почему вы так решили?

Девушка неожиданно смутилась, и Дмитрий почувствовал себя виноватым.

– Не знаю. Просто… не по профессиональному же интересу вы пришли на эту лекцию?

– Мы приятели с Георгием Генриховичем. Сегодня я планировал зайти к нему в гости, но он уже собирался на лекцию – так я на ней и оказался.

– Вы этим увлекаетесь?

– Чем?

– Ну, самурайством, Японией. Вы просто спросили в конце так, как будто вам это все очень интересно.

Дмитрий не нашелся что ответить. Скорее у него у самого возник вопрос: что такого странного он спросил у Лангемарка, что на это все обратили такое внимание? Так или иначе, девушка ждала ответа.

– Георгий хороший рассказчик, а хорошего рассказчика всегда интересно слушать, но я бы не сказал, что интересуюсь этим. Мне больше головоломки нравятся.

– Какие головоломки?

Белкин уже хотел начать отвечать, но Георгий перебил его. Он посмотрел на часы, единым глотком допил лимонад и поднялся на ноги:

– Извините, но я вынужден откланяться – дела не ждут.

Дмитрию хотелось пойти с другом, но он больше не стал навязываться. Стоило Лангемарку выйти из кафе, как девушка закурила, будто бы при нем стеснялась. После этого она спросила:

– Так какие головоломки?

11

Я смог достаточно быстро отыскать Андрея Овчинникова. Воробей не соврал – его давний приятель действительно работал на старой кондитерской фабрике «Эйнем», которая уже почти десять лет называлась «Красный октябрь». А я ведь помню эйнемовские сладости, точнее их обертки – пухлощекие довольные дети всех сортов и расцветок. На пачке печенья гигантский карапуз перешагивал Москву-реку, направляясь к фабрике. Он чем-то был похож на большевика с известной картины.

Как ни странно, на фабрике все еще делают сладости. Но фантики и обертки от «Красного октября» мне запомнились мало, кроме одной – на ней были стихи Маяковского и глупого вида красноармеец. Это было году в 25-м.