Соль под кожей. Том второй (СИ)

— И еще. Мне нужен определенный алгоритм действий, который заставит его выключиться окончательно и самоудалиться.

За весь сегодняшний разговор я уже вылил на него ушат разной дичи, но только сейчас парень выглядит слегка озадаченным.

— Понимаю, что это звучит странно. — Более чем, особенно после того, как за минуту до последнего пожелания я озвучил почти противоположное. — Но такой алгоритм необходим.

— Дмитрий Викторович. — Очкарик снимает свои стекляшки, протирает их краем клетчатой рубашки. — Я примерно догадываюсь, как обстоят дела. И наверное, будет не очень корректно спрашивать вас об этом сейчас, но… что будет со всеми нами? Мы начали становиться на ноги, у нас есть несколько проектов в разработке, куда уже вложены силы и ресурсы. Не хотелось бы, чтобы все это потом просто вынесли в подвал в картонных коробках.

— Обожаю трезвомыслящих людей. — Я снова закуриваю, и на этот раз в груди немного саднит, хотя это все еще и близко не те неприятные ощущения, с которыми я жил последний год. — Я уже обо всем позаботился.

После второй затяжки, неприятное чувство зуда в груди становится сильнее. Пытаюсь его выкашлять, но становится только хуже.

Блять.

Наспех прощаюсь с очкариком, успев сказать, что жду первые правки в максимально короткие сроки, которые возможны для реализации этого задания.

Притаптываю окурок в пепельнице, как будто этого хватит, чтобы избавиться от мерзкого ощущения за ребрами, но оно как будто только сильнее нарастает с каждым вдохом. Задерживаю дыхание, пока кое-как передвигаюсь к окну. Приходится повозиться, чтобы его открыть, как будто тут не новомодная деревянная рама, а старье, миллион раз закрашенное и почти зацементированное от пыли. Но когда оно все-таки поддается — высовываюсь наружу, чтобы сделать глубокий вдох.

Ни хрена не становится лучше.

Медленно сползаю на пол, дрожащими руками расстегиваю толстовку, но высунуть руки наружу уже нет сил. Болит так, что хочется закричать и попросить бога перестать меня так мучить и добить окончательно. Хотя, возможно, мне стоит просить хозяина цокольного этажа? После всех моих «деяний» Бог может посмотреть в мою сторону разве что для плевка?

Теперь болит так сильно, что я даже не могу пошевелить руками. Хотя, приложив немного усилий, использую левую, чтобы достать из кармана телефон. Просто чудо, что я на автомате сунул его внутрь, а не как обычно забыл на соле или просто зашвырнул подальше. Позвонить в «неотложку»? Я отказываюсь от этой идеи почти сразу. Если уж и подыхать — то лучше вот так, а не под разрядами токами, пока усердные люди в белых халатах будут снова и снова пытаться завести мое уставшее сердце.

Странно, а где же мои воспоминания о прошлом? Почему перед глазами не проносится вся жизнь? Не встают, с осуждением, кровавые призраки прошлого?

— Ну и где ты, Алина? — спрашиваю тусклую пустоту перед собой, потому что зрение начинает медленно отказывать.

Но как бы я не старался из последних сил напрячь зрение и высмотреть ее издевающийся призрак — Алины нет. Вообще никого нет. Только тишина, в которой неожиданно появляется странный вибрирующий звук. Мне нужно немного усилий и концентрации, чтобы сообразить, что это звонит телефон. На экране незнакомый номер. Я знаю, что нужно ответить, но вместо этого палец просто елозит по экрану, как будто живет собственной жизнью.

А потом меня медленно кренит в сторону, как старое дерево.

Пытаюсь сохранить равновесие, но это все равно, что выбираться из-под бетонной плиты — чем больше сопротивляешься ее весу, тем тяжелее она становится.

Неужели я реально стал настолько слабым и ни на что не годным? Могу только барахтаться на полу и делать вид, что я еще могу посопротивляться?

Понятия не имею, сколько я вот так барахтаюсь на полу, как перевернутый на спину жук, но уже почти готов сдаться, когда слышу протяжный звонок в дверь. Это какая-то хрень, потому что меня здесь некому навещать — никто не знает, что я здесь живу. Да и ком меня навещать? Разве что внезапно начался зомби-апокалипсис и Алина пришла, чтобы утащить в ад мою грязную душонку? Почему-то этот сценарий вызывает у меня что-то типа улыбки, насколько это вообще возможно в ситуации, когда я не контролирую ни один нерв в своем теле.

Но звонок повторяется.

И еще и еще, а потом вдруг раздается громкий стук двери.

А вот это уже интересно, потому что ключи от этой берлоги есть только у меня — как у единственного владельца на ближайший месяц.

Раздаются шаги.

Странная возня.

Я чувствую вокруг себя пахнущую сливочной земляникой дымку.

В моей жизни осталась только одна женщина, чей запах я настолько хорошо помню.

Но откуда бы ей взяться? Она в другом городе, наслаждается звуками моря и дышит солью. Ей весь этот столичный смог и даром не нужен. А тем более — я.

— Дим, господи…

Но это ее голос.

И белобрысая дымка ее волос, которые щекочут мое лицо, пока она пытается подлезть мне под подмышку и помочь встать.