Солдат императора

А какое у неё тело, братья-бойцы, поверить невозможно! В моем родном мире женщины часами пропадают в оздоровительных салонах, спортивных центрах и даже клиниках пластической хирургии, за что им честь и всяческая хвала. Овации стоя. Ведь они не в последнюю очередь ради нас стараются!

Зара не нуждалась в этом. Её жизнь в непрерывном движении, свежий воздух, соленое море и море солнца выковали из непостижимо удачного генетического материала непостижимую красоту. Я думал, что ей лет девятнадцать-двадцать при первой незабываемой встрече.

Извините, я все время повторяю префикс «не» в сочетании «непостижимо-незабываемо-невообразимо» и так далее, но что поделать, если «не» в превосходной степени только и может чуть-чуть приоткрыть сияние её души и тела в беспросветном лесу моих косноязычных страниц!

Так о чем я? Ах да! После, заглянув в умные, много повидавшие всякого глаза, я отодвинул границу до двадцатипятилетнего рубежа максимум. С высоты возраста и опыта я постоянно учил её жизни и всячески просвещал, пользуясь молчаливым вниманием, пожиравшим каждое мое слово, и восхищенным взглядом, любящих глаз, которые тоже пожирали, но не только слова. Однажды Зара вновь удивила меня до полного онемения.

Я шептал после горячего сеанса всякую милую ерунду по славному обычаю удовлетворенного от и до мужского пола:

— Господи, ты невероятная любовница, Зара, милая моя девочка, моя любовь. Я на тебя гляжу и не могу наглядеться. Где такое тело еще увидишь, это же для нас самцов очень важно. М-м-м-м, — (поцелуйчики), — у тебя такая кожа, такая гибкость, — (еще поцелуйчики), — ты мое чудо, ты хоть понимаешь, какое ты чудо? Ты моя девочка, ты такая молоденькая, я… не могу… я таю от твоей юности… — (еще немного поцелуйчиков: шейка длинная, лебяжья, круглые налитые плечи, уютная ложбинка между лопаток).

Зара внезапно нарушила обычное свое молчащее согласие, повернулась ко мне, сбросила долгую прядь волос с лица, погладила меня по щеке и спросила, ловя взгляд:

— А сколько мне лет? — её стройная нога обвила мою, грудь прижалась к груди.

— Чего гадать, говори уж. — Скажешь двадцать пять и угадаешь. Обидится ещё. И я ляпнул первое, что пришло на ум, благодарно приняв шалунишку-ногу. — Ну, двадцать два.

— Мне тридцать семь, Пауль. И у меня взрослая дочь. — Зара грустно улыбнулась, расколов мое изумление. — Ты меня больше не любишь? — Все-таки Зара — женщина, хоть и не обычная. Что за вопрос?! Типично женский.

— Ты… ты… как ты подумать могла, — гневно воскликнул, отстраняясь, — чушь какая! Конечно, люблю, люблю как жизнь и даже больше! И дальше буду любить, навсегда!

— Не говори таких долгих слов, любимый. Навсегда — долгое слово. Слишком. — Она в миг поборола возникшую дистанцию и доверчиво прижалась ко мне, закрыв глаза. Каскад её чуть волнистых волос накрыл нас обоих.

— Брось, — попытался возразить я, ныряя в живую, благодарную теплоту её тела.

— Еще у меня был сын, — сказала она, все так же затворив веки, под которыми явственно набухали слезы, — его больше нет. Его убили испанцы. Была ночь. Прискакал отряд кавалерии. И стали резать всех подряд. И всех порешили бы, да один испанский офицер вступился, спас нас всех. И меня тоже.

— Как его звали? — спросил я, непонятно кого имея ввиду: то ли покойного сына, то ли своевременного офицера.

— Не важно, — ответила Зара.

Она отвернулась и больше не сказала ни слова, лимит на сегодня был исчерпан. Но любви потребовала. Немая просьба была недвусмысленна и настоятельна. И не один раз, хотя любовь в ту ночь получилась медленной и печальной.

Умеет огорошить! Тридцать семь! Старше меня. И двое детей. Никогда бы не подумал! Ни единого предательского следа на теле, познавшем муки родов и кормления. Дал же Бог здоровья, и Богу слава!

Сына убили испанцы. И никакого желания холодной южной вендетты. Умная женщина. Не отождествляет всех испанцев с тем безобразным наемником, что забрал жизнь её кровиночки, видимо, при подавлении очередного восстания моранов[92]. Цыганам частенько доставалось в таких случаях заодно. Для профилактики.

Зарайда очень любила танцевать и прекрасно умела. Никакой школы, но природная пластика делала её танец завораживающим. Она частенько танцевала в свете луны, одетая единственно волнами волос. Её удивительно маленькие стопы с длинными пальцами и очень высоким подъемом сплетали сложные узоры, в которые включалось постепенно все тело от крепких икр и немаленького мускулистого задика, до кончиков пальцев, причем двигались все части как бы сами по себе, но послушные командам невидимого балетмейстера, траектории органично соединялись в единый, магнетический рисунок.

Я обожал смотреть на тонкую талию моей любимой и гибкую спину, по сторонам которой то и дело виднелись тяжелые колыхания крупных, по-девичьи крепких грудей.

Как можно сохранять юную красоту так долго, среди такой нелегкой, а подчас и опасной жизни? Зара как-то расщедрилась на ответ, указательно постучав пальцем по виску:

— Власть над телом живет здесь. Я не состарюсь, пока не придет срок. Спасибо бабушке, научила.