Солдатский маршал [Журнальный вариант]

Стояла весна. Вовсю цвела сирень. И букетами свежей сирени восторженные пражане буквально заваливали солдат и офицеров 1‑го Украинского фронта.

Чехи, конечно же, праздновали свою победу. В это время они начали массовое изгнание со своих земель судетских и силезских немцев. Всё это сопровождалось мародёрством, насилием, унижением человеческого достоинства и убийствами. Как всегда, в таких случаях страдают ни в чём не повинные и совершенно беззащитные люди. Такова человеческая природа.

Вот строки из политдонесения политотдела 4‑й танковой армии начальнику Политуправления 1‑го Украинского фронта генерал–майору Яшечкину от 18 мая 1945 года «Об отношении чехословацкого населения к немцам»: «За время пребывания в Чехословакии бойцы и офицеры наших частей были неоднократно очевидцами того, как местное население свою злобу и ненависть к немцам выражало в самых разнообразных, подчас довольно странных, необычных для нас формах. Всё это объясняется огромной злобой и жаждой мести, которую питает чехословацкий народ к немцам за все совершённые ими преступления. Злоба и ненависть к немцам настолько велики, что нередко нашим офицерам и бойцам приходится сдерживать чехословацкое население от самочинных расправ над гитлеровцами».

После войны в ФРГ была создана Научная комиссия Федерального Собрания Правительства ФРГ по сбору материалов о геноциде немцев в 1945 и 1946 годах со стороны местного населения Польши, Чехословакии, СССР в так называемых «районах изгнания». В документах Комиссии среди прочих есть свидетельские показания Вильгельма Миттага, выселенного из Судетской области. Миттаг работал вместе с немецкими военнопленными, многие из которых тоже были судетскими немцами. Вот запись его наблюдения за нравами чехов: «Один пленный достал из посеребрённого портсигара сигарету. С дороги это увидел чех, подскочил к военнопленному, отобрал у него портсигар, кулаком несколько раз ударил его по лицу и обругал пленного. Русский часовой заметил это, подошёл с автоматом наперевес к чеху и заставил его вернуть портсигар пленному. Потом он дал чеху пинка ногой и сказал: «Это — немецкий солдат, а ты — скотина!»

«Славяне», конечно же, не были святыми. И Конев это отлично знал. А потому перед вступлением на немецкие земли 27 января 1945 года издал приказ, повторив приказ Верховного, поступивший в штаб фронта неделей раньше, который назывался «О поведении на территории Германии». Приказ гласил: «Офицеры и красноармейцы! Мы идём в страну противника. Каждый должен хранить самообладание, каждый должен быть храбрым… Оставшееся население на завоёванных областях, независимо от того, немец ли, чех ли, поляк ли, не должно подвергаться насилию. Виновные будут наказаны по законам военного времени. На завоеванной территории не позволяются половые связи с женским полом. За насилие и изнасилования виновные будут расстреляны».

Что и говорить, приказ в войска пришёл нерадостный. В ротах и частях его зачитали в дни окончания жестоких боёв в Силезии, когда офицеры уже посматривали в бинокли в сторону немецких городов.

Командующий фронта был человеком конкретным. Знал, что заразу, которая начала разлагать войска, надо выжигать калёным железом. В приказе говорилось, в частности, о том, что в ходе проверки, проведённой в одной из танковых частей, выявлены танки, забитые награбленным барахлом до такой степени, что в них не оставалось места для экипажа.

Настало время стать жестоким. И он стал жестоким. Фронтовики рассказывали, что, когда армии хлынули в Германию, начались повальные грабежи и насилия. Но там, где командиры проявляли строгость и держали «славян» в узде, случаи потери самообладания были единичными и не выходили за пределы обычной статистики. Ходила по фронтам и такая байка, что мол, на 1‑м Украинском за мародёрство и насилие перед строем расстреляны сразу сорок солдат и офицеров. Однако фронтовая молва, которая приписывала маршалу Коневу особую жестокость по отношению к мародёрам и насильникам, командующего не осуждала. Солдаты ступили на землю народа, армия которого разорила полстраны, пожгла их дома, растерзала детей и стариков, насиловала жён и сестёр. Из человека выскочил зверь. Надо было его загонять обратно.

Поэт и художник Л. Н. Рабичев, бывший офицер–связист 31‑й армии, в своей книге «Война всё спишет» рассказал о жутких сценах, очевидцем которых ему довелось стать во время вхождения армии в Восточную Пруссию. «В апреле месяце, — пишет он, — моя 31‑я армия была переброшена на Первый Украинский фронт в Силезию, на Данцигское направление. На второй день по приказу маршала Конева было перед строем расстреляно сорок советских солдат и офицеров, и ни одного случая изнасилования и убийства мирного населения больше в Силезии не было. Почему этого же не сделал генерал армии Черняховский в Восточной Пруссии?»

В Чехословакии прекратить насилие было сложнее. Хозяевами здесь были чехи.