Солдаты

непостижимой быстротой извлек из кармана брюк измусоленную газету, нашел

нужное место и, сбиваясь от волнения, начал читать: -- "Советское

Правительство заявляет, что оно не преследует цели приобретения какой-либо

части румынской территории или изменения существующего общественного строя

Румынии". Понял, Ванин, о чем тут речь? Вот разъясни нам, а я кончил! -- И

Каримов, взглянув на посрамленного, по его мнению, Сеньку, гордо пошагал на

свое место.

-- Ванину слово! -- раздалось несколько голосов.

-- Ванину! -- по-петушиному пропел Кузьмич. -- Пусть разъяснит!

Скажи-ка, Семен...

-- К порядку, хлопцы! -- остановил расходившихся солдат Пинчук. -- Ишь

як вас подмывав... У мэнэ в колгоспи на собрании и то бильш було порядку...

Ну, Семен, будэш говорыть?

Сенька поднялся нехотя. Все выжидающе поглядывали на него.

-- Как же это, ребята, а? -- растерянно развел он руками.

-- А вот так! -- не утерпел Каримов.

-- А ты меня не перебивай! -- зло одернул его Ванин, досадуя больше на

себя, чем на Каримова. Ему, по-видимому, нужно было выиграть время, чтобы

собраться с мыслями, и он охотно вступил бы в любую дискуссию, не касавшуюся

этого вопроса. -- Я тебя не перебивал?

Каримов посмотрел на Сеньку.

-- Как это не перебивал? А кто же...

-- Ты замолчи, Каримыч! Хай говорыт. Продолжай, Семен! -- Петр

Тарасович грозно глянул на азербайджанца, и тот скорехонько умолк.

Шахаев сидел молча. Он решил пока не вмешиваться в солдатский спор.

-- Как же это, ребята, а? -- повторил Сенька, беспомощно разводя

руками. -- Выходит, Каримов прав. Я присоединяюсь, -- закончил он, готовый

уйти на свое место.

-- К кому присоединяешься? Говори точнее, -- остановил его Пинчук.

-- К Али Каримову.

-- Добрэ. Ну, сидай. Хто еще будэ говорыть?

Охотников не нашлось. Выкрикивали с мест.

-- Тут надо разобраться! -- подал вновь свой голос Кузьмич.

-- Разберутся и без нас, -- ответил ему флегматичный и, казалось, ко

всему безразличный повар Михаил Лачуга.

-- Як цэ -- бэз нас? -- Петр Тарасович потемнел. -- А мы, по-твоему,

що?.. Так соби... Ну, хто еще желает высказаться?

Поднялся Кузьмич.

-- Насчет территории там все правильно указано. У нас своей земли

хватит. А вот касаемо обчественного строя, тут что-то непонятное есть.

Антонескова этого у власти ни в какую нельзя оставлять.

-- А его и не оставят, -- уверенно произнес уже давно порывавшийся

выступить Вася Камушкин, которого ранее останавливал предостерегающий взгляд

парторга: обожди, мол, пусть сначала солдаты говорят. -- Его, Антонеску, мы

будем судить по всем строгостям советских законов как военного преступника.

А режим мы не будем здесь устанавливать. Это дело самих румын.

-- А ежели они сами не справятся? Была же здесь когда-то революция,

подавили ее. Аким нам рассказывал об этом... -- Сеньке, видимо, хотелось

взять реванш за свой провал, и он старался срезать каверзным вопросом

Камушкина, который высказал -- Ванин в душе отлично понимал это -- стоящую

мысль.

-- Справятся. Теперь справятся! -- твердо сказал комсорг.

Кузьмич сердито посматривал то на Пинчука, то на Камушкина, стараясь

привлечь к себе внимание, но, очевидно, все уже забыли, что слово

предоставлено сибиряку. Оскорбленный, он махнул рукой, прошел на свое место

и затих там, прикусив по обыкновению свой левый ус.

-- Не кипятись, Семен, -- одернул своего дружка Аким, до этого молча

наблюдавший за перепалкой разведчиков. -- Комсорг правильно говорит.

Румынский народ сам должен решить, какая власть ему по душе...

-- Веди беседу, Тарасыч, -- шепнул парторг Пинчуку, который,

заслушавшись ораторов, вдруг совсем было забыл о своих обязанностях.

-- К порядку, товарищи! К порядку! -- закричал во всю мочь

спохватившийся "голова колгоспу". -- Просите слово!

-- У меня вопрос! -- неожиданно заговорил Никита Пилюгин, не

поднимаясь.

-- К кому вопрос? -- спросил Пинчук.

-- Ко всем.

-- Вопросы потом.

-- А я сейчас желаю.

-- Пусть спрашивает, -- вновь шепнул Шахаев.

-- Ну давай, що у тебя там? Да поднимись! Що не уважаешь товарищей! --

прикрикнул Петр Тарасович.

Никита нехотя поднялся.

-- А что с королем Михаем теперь будет? -- наконец проговорил он и, не

дожидаясь ответа, сел.

-- Какой он там Михай!-- решил блеснуть своей осведомленностью Сенька.

Он еще не терял надежды реабилитировать себя в глазах разведчиков. -- Другое

у него имя, немецкое. Гоген... Гоген... Фу, черт, не выговоришь никак, язык

поломаешь. Гогенцоген какой-то...

-- Гогенцоллерн, -- подсказал Аким.

-- А ты откуда знаешь? -- как всегда, удивился Ванин и, не ожидая

ответа, продолжал: -- В общем, никакой он не румын. Выгонят его, надо

полагать. Ни Антонеску, ни короля румынский народ не потерпит!

-- Вот теперь ты правильно сказал. -- Шахаев вcтал. -- Правильно

говорили здесь Камушкин и Ерофеенко. Антонеску, коль попадет он в наши руки,

мы, конечно, будем судить по советским законам за то преступления, которые

его вояки совершили в нашей стране. С королевским двором решит сам румынский