Существуют и другие виды дурмана — гашиш, канна и панк (это опиум). Гашиш и панк поджигают, вдыхая обволакивающий сознание дым, канну просто грызут. Все это здесь не дороже репы, и разжиться чем-нибудь этаким не составляет никакого труда. Правда, Александр запрещает солдатам мутить себя чем-либо, кроме вина, но, видно, есть вещи, неподвластные даже ему, завоевателю мира.
Каждую ночь мы теряем одного-двух парней, и младшим командирам приходится отправлять похоронные письма. А составляет их наш поэт Стефан и, кстати, получает прибавку за то, что сочиняет истории о «геройской» гибели этих хвативших лишнего или обкурившихся бедолаг. И то сказать, что начнут думать дома о нашей армии, коли солдатские жены и матери станут получать скорбные извещения о своих мужьях и сыновьях, захлебнувшихся в собственной блевотине или утонувших в сточной канаве, вконец задурив мозги черным наззом?
«Духи» все продолжают сопровождать нас, хотя наш темп возрастает. Мы уже близки к цели, из царской ставки к нам прибывают гонцы, пустившиеся в дорогу всего шесть дней назад.
Когда же мы наконец сойдемся грудь в грудь с противником?
— Когда меньше всего будем этого ожидать, — со знанием дела ответствует Флаг.
6
Итак, на сто двадцать седьмой день после выхода из Триполи мы подходим к Артакоане, столице Арейи. Ужаснее нижнего города, теснящегося у обмелевшей реки, может быть только царство Аида, однако верхние, обнесенные мощной стеной крепостные кварталы смотрятся на удивление пристойно и даже цивилизованно. Женщинам здесь разрешено появляться на улицах — правда, закутанным с головы и до пят, но из-под вуалей то и дело доносится их лукавый смех. Повсюду сады. Заросли тамариска дарят прохожим благодатную тень, ветви деревьев гнутся от сахаристых плодов, которые местные жители называют амасса. Изумительный фрукт — сочный, сладкий, ешь такие хоть целый день напролет, а все равно не наешься.
К вечеру на Артакоану обрушиваются свирепые ливни, но вода мигом впитывается в обожженную солнцем почву, и вскоре та опять выглядит и сухой, и бесплодной, как будто и не было никакого дождя. Управляют городом персы, назначенные Александром, сам же он во главе армии отправился на северо-восток, преследуя претендующего на трон Персии Бесса. Нам шепнули, что Александр намерен вторгнуться в Афганистан до того, как зима закроет горные перевалы.
Артакоана знаменита своими шорными и сапожными мастерскими. Весь город воняет как одна большая кожная дубильня, но зато превосходные сапоги, переметные сумы и все такое здесь можно приобрести чуть ли не даром. В первый же день мы с Лукой заглянули в одну лавчонку. Сапожник снял с каждого из нас мерку, пообещал стачать обувку к новому утру и, к нашей радости, не надул.
Мы как раз примеряем обнову, когда поднимается какая-то суматоха. Слышны крики, мимо пробегают встревоженные дети и женщины, следом появляются два скачущих в верхний город гонца. Уловив уже появившимся у нас солдатским чутьем, что происходит что-то неладное, мы с Лукой выбираемся на улицу и видим возвращающуюся из пустыни потрепанную колонну македонской пехоты. Слыханное ли дело — без мало-мальского конного сопровождения! Похоже, что-то стряслось.
По пути в лагерь мы нагоняем Флага, Толло и Стефана, и они нам сообщают, что два дня назад к югу от города произошла страшная бойня. Мятежники под предводительством изменника Сатибарзана и командира его конницы Спитамена, прозванного за коварство Волком Пустыни, напав из засады на отряд из девяноста македонских солдат, шестидесяти конных «друзей» и ста двадцати пеших наемников, перебили всех, кроме тех немногих, что прямо сейчас на наших глазах еле доковыляли до Артакоаны.
Командование формирует две группы преследования. Мы с Лукой попадаем во вторую.
Первый отряд выступает незамедлительно, его задача — найти врага по горячим следам и не упустить из виду. Естественно, эти бойцы отправляются налегке, а тащить за них все тяжелое снаряжение выпадает нам, второму отряду. Но глянули бы вы на наших ветеранов! На того же Флага, на Толло и особенно на враз помолодевшего и посуровевшего Стефана! Как они вооружаются, как прилаживают амуницию. Да сжалятся боги над теми предателями, до которых они доберутся!