Солдаты Александра. Дорога сражений

Крючок напоминает нам о могущественных монархах прошлого, в своем безумии тоже пришедших с войной к степным племенам, — о Семирамиде, об отважном Саргоне, о Кире Великом.

— Этот исполненный гордыни тиран возомнил себя избранником Бога, чью золотую статую всюду несли перед ним… теперь его кости погребены в нашей пыли, а внутренности пожрали вороны, псы и шакалы.

По словам Крючка, у афганцев имеются два могучих союзника: во-первых, бескрайняя ширь их отчизны, а во-вторых, ее первозданная неустроенность.

— Нас, воинов, ваш царь, может быть, и победит, но эти противники ему не по силам.

Человеку, не видевшему пустыни, она ошибочно представляется ровной и плоской, как стол. Сплошное приволье, скачи куда хочешь. Но это вовсе не так. На деле пустыня являет собой гигантскую сеть природных препятствий, капканов, ловушек — ее необъятные каменистые пустоши то упираются в гряды непроходимых утесов, то вдруг отвесно обрываются в бездну. Непонятно, откуда они берутся — эти каньоны глубиной чуть не в милю, но конца и края им нет. Имеются там и целые реки зыбучих песков и соленые гибельные болота. И тот, кому с детства знаком этот край, разумеется, с легкостью обведет преследующего его новичка вокруг пальца. Умело маневрируя, он может заманить врага к пропасти или к горным твердыням, откуда есть только один путь — назад, либо увлечь преследователя в путаные лабиринты узких лощин и ущелий, откуда не выберешься вообще, если не знаешь, как выйти. В его власти направить противника за собой по широкой спирали, чтобы тот накручивал второпях круг за кругом, пребывая в уверенности, будто движется прямо. Кроме того, соваться в пустыню без точных сведений о расположении родников и колодцев нельзя, ибо это равносильно самоубийству. Отряд будет вынужден отираться близ какого-нибудь озерца, отходя от него не дальше чем на два дневных перехода. Ни люди, ни животные просто не в состоянии тащить по жаре больше трех-четырех суточных норм провизии и воды. От местных проводников мало проку. Все они втайне работают на Спитамена, чтобы, вернувшись домой, не найти своих близких зверски замученными, а самим в скором времени не разделить их судьбу.

Короче, наши враги чувствуют себя тут более чем вольготно. Они могут появляться невесть откуда и исчезать невесть куда, мы же, захватчики, будем обречены на блуждания в мрачных теснинах, пока там не сгинем, ибо нас всех перебьют «непревзойденные мастера» внезапных налетов и ударов из-за угла.

Одними декларациями наши стражи не ограничиваются — они снимают с наших голов мешки, чтобы дать нам возможность воочию лицезреть то, с чем предстоит столкнуться Александру. К этому времени вся кочевая компания уже переправляется через Яксарт (на боузах в ночной темноте), и нас больше не стерегут. Незачем. Куда нам бежать?

К северу от реки равнину пересекает зубчатая гряда скал. Теперь мы находимся в Диких Землях. Отряд поднимается вверх по столь крутой тропе, что даже «непревзойденным мастерам» джигитовки приходится спешиться и идти рядом с лошадьми. Местность вокруг такова, что, по моему разумению, в ней не выжить и скорпиону, но вот мы огибаем отрог, и нашим взорам предстает самое замечательно обустроенное становище, какое только можно вообразить. На диво стройные молодые красавицы бросаются в объятия отцов и мужей, горделивые юноши принимают у воинов поводья. Нас с Лукой заталкивают со связанными руками в тупик между высокими скалами, где к нам подступают свирепого вида афганки и что-то злобно выкрикивающие мальцы.

Очень похоже, что нас сейчас начнут рвать на части.

Помешать этому некому, ни Гама, ни Крючка рядом нет. Все воины куда-то ушли, мы в полной власти этой оравы. Нас дергают за волосы, щиплют, тычут палками. Одна карга зачем-то полезла мне своей клешней в рот, а когда я отпрянул, заехала между глаз каменюкой. Другая щупает мои яйца: тут уж я ору благим матом, призывая на помощь.

Как ни странно, Гам появляется очень скоро в компании полудюжины соплеменников. Все они покатываются со смеху. Гам объясняет, что многие здесь считают, будто македонцы не люди, а демоны. А эти бабы со своими щенками захотели проверить, так оно или нет.

На следующий день женщины продолжают донимать нас. Дубасят, швыряют камни. Руки у нас связаны за спиной, при спуске в ущелье мы валимся с ног от пинка, что их весьма забавляет. Лука, с его выбитым глазом и сломанными ребрами, терпит страшные муки. Когда это до них доходит, они принимаются травить его еще пуще. Причем даже не из ненависти или жестокости, просто, по их разумению, существа с соломенными волосами и карими глазами людьми быть не могут, а разной нечисти все поделом. Когда из разбитой глазницы Луки начинает сочиться темная жидкость, женщины тычут в нее пальцами, облизывают их и с удивлением выясняют, что это кровь, причем точно такая же, как у них. Наконец ближе к вечеру им надоедает нас мучить и они убираются восвояси.

— Клянусь Зевсом, — стонет Лука. — Еще часа такой забавы я бы не пережил.