Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

В Ширване я сказал, что зоолог, интересуюсь талышским турачом, купил билет на посещение национального парка, отметил на бланке рекомендованный маршрут, время предполагаемого прибытия. Ни один из новых егерей мне не был знаком, говорил я на английском, на мне были темные очки, а Эверса я так и не встретил.

Миновав ворота, я с трудом сдерживал шаг. Вместе со мной в Ширван входили немцы, степенно переговаривались насчет скидки за групповую экскурсию, и две беспокойные полячки, которые нагнали меня, волнуясь, как там в Ширване с водой – у них было мало воды, только по литру на глотку. И я их испугал, хотя весной в степи вполне сносно и можно в крайнем случае пожевать джейран-оту, но мне хотелось поскорей остаться одному, и я сказал, что воды нет нигде, хотя по кордонам всегда были запасы, я так и сказал им: «Ширван – безводное место, здесь можно умереть без воды, особенно если заблудиться. А тут легко можно заплутать, если даже не сходить с дороги». – «А вы уже были здесь?» – полячки перешли на иноходь. Я отделался от них несколькими фразами, всё боялся сорваться на бег, и вскоре они спали с шага и побрели обратно закупаться газировкой.

Ширван распахнулся и принял меня как родного. Я возликовал, я вреза́лся в тугие заросли гребенщика и валился на них, подставляя грудь раскачивающемуся небу. Кордон Святого Камня стоял заброшенным. Хазри изрядно потрепал навес над vista point

, по краям часть жестяной кровли была отогнута и белела изнанкой. Вокруг я никого не встретил, не обнаружил признаков недавнего жилья. Я поднялся наверх осмотреться. Дорожка к туалету разобрана, видимо, кому-то понадобились плитки, с самой будки снят шифер. Вот и весь урон. Степь просыпалась от зимы, еще не в полный голос гремела птицами, но, уже бескрайне залившись зеленью, поднималась непобедимой силой воскрешения. С моей vista point я разглядел в направлении моря ярко-алое пятно – и, не веря своим глазам, ринулся вниз. Поле диких тюльпанов кинулось мне под ноги. В том, как росли питомцы Эйхлера, видно было разделение на гряды. Наверное, Хашем, находя в Ширване дикий тюльпан, выкапывал его луковицу и забирал с собой. Но кто высадил тюльпаны в одночасье?

Семейство джейранов, привыкших к отсутствию людей, прошло в нескольких шагах от кордона. Пораженный тюльпанами, я вернулся осмотреться подробней. Окна были заколочены. Сарай Хашема тоже стоял запертый, но у меня были ключи. Внутри вроде всё было на месте, но всюду полно песка: весь сарай изнутри светился щелями. Разгребая слой песка в два пальца, я разобрался на столе и в ящиках, развинтил ножом компьютер, снял винчестер, подобрал несколько тетрадей. Предмета моих поисков – архива Абиха нигде не было. Я еще раз перерыл весь сарай, заснул в нем, слыша родной звук ночной степи. Один раз мне показалось сквозь сон, что кто-то ходит рядом, но я не проснулся – я привык знать, что егеря поблизости. Но утром я оторопел на несколько мгновений – кругом же пусто!

Побродил вокруг, хотел вытащить и распростать кайт Хашема – вещь, так долго питавшую мою зависть. Но в сарае ничего не нашел – а вчера ведь всё было, – я даже смазал подшипники в колесах тележки, готовясь к тому, чтобы утром попытаться овладеть куполом и ветром… Следы? Я видел следы – как кто-то босой тащил кайт, как катил тележку… Мне стало не по себе.

К обеду я распрощался с кордоном и решил напоследок прошвырнуться, вдохнуть степь. Я сначала разбежался, затем пошел шагом, снова побежал и увлекся чувством полета. Наконец остановился, чтобы осмотреться и откорректировать направление, потому что, очарованный, я двигался как придется, лишь стараясь держаться поодаль от озера, вдруг на восхождении разливавшегося в стороне за мгновенно тончавшим камышовым безбрежьем. Я отдохнул и выверил свое местоположение по солнцу и компасу, как вдруг заметил группу людей, шедших целиной. В бинокль я разглядел их возбужденные лица. Составленные в шествие по двое, они двигались к морю. Они шли по Ширвану и били себя ремнями. Крест-накрест. Их было двенадцать. Ни одного из них я не узнал в лицо.

Я был поражен, ведь никто не мог передать людям память о великом пророке. Апшеронский полк был разгромлен. Аббас, он мне писал, переехал с Соной на Украину; первая жена помогла – детям родной отец небезразличен. Петр вскоре умер, писал Аббас. Шурик тогда же с семьей подался в центр пустыни Негев; сообщал оттуда, что работает на автозаправке, доволен. Так что кругом здесь пусто. А по селам и деревням ничто чужое не живет: дома стоят окнами во двор, с закрытыми глазами.

Кто же эти парни? Новые егеря? Они идут напористо, что-то поют и бьют себя ремнями, крест-накрест, нещадно. Они усердны, наслаждение и страдание, выражаемое их лицами, могли бы принадлежать людям, занимающимся любовью.