Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты

Северо-западная оконечность полуострова, образованного заливом Золотой Рог. В преддверии XX века Джек Лондон, глядя из окна своего кабинета на сивые воды, вдали рассекаемые парусником, вблизи взбаламученные паромной переправой и каботажем у Эмбаркадеро, всматриваясь поверх высокого берега Сосалито в дымку, перисто осевшую над зарослями зачесанных бризом пиний, перелагал в рассказ из отчета русского горного инженера Дорошина вот такое описание: «Все бросали свои обычные занятия и шли за золотом. Чиновники правительства, волонтеры, пришедшие для завоевания Калифорнии, оставляли свои места. Офицеры, которые ожидали заключения мира с Мексикой, оставались одни, без прислуги, и губернатор Монтеррея, полковник волонтеров Меси, в свою очередь, исполнял обязанности артельного повара. Купеческие суда, пришедшие в порт Сан-Франциско, были оставляемы командой… Строгая дисциплина военных судов не в силах была удержать матросов от бегства. Только что родившиеся поселения опустели, и посевы хлеба, которые поднялись в этот год замечательно хорошо, гибли по недостатку рук… К концу 1848 года население Калифорнии выросло втрое. А в 1849 году, как и полагается, оно было усемерено. То же произошло и с ее капиталом».

«Да кто я и есть, как не Германн? – спрашивал себя Максим. – Он всё поставил на карту, чтобы добиться результата. А разве я не поставил на карту всё, что у меня было, – всё свое существо, всё, что я должен был приобрести в жизни? Все свои привязанности? Какое право я имел распоряжаться своим человеческим веществом? Кто гарантировал мне выигрыш? Что ж, даже выигрыш ничто не значит. Вот – я есмь, я добрался до вершины, вот – предо мной весь дольний мир, из которого я выкарабкался. Что я вижу? Повсюду бездны и огромная высота, не наблюдаемая никем другим. Близок стерильный космос. Что тешит меня сейчас? Гордость? Тщеславие? Как могу я употребить ту высоту, на которой располагаюсь? Что может сделать восходитель, едва живой, стоя над высочайшими вершинами мира?.. Какая польза Богу, миру исходит от него? Ничего, кроме гордыни, не утешается этим достижением… Всё пустота, как жить потом, после вершины? Что будет с вершиной, когда я умру? Кто ее обживет? Кто ответит мне, как взрастить себя – уже старика – наново?..»

К началу лета Максим знал, что Сан-Франциско – первая по численности зарубежная китайская колония. Что холодное течение, по касательной льнущее к берегу в этом месте Западного побережья, создает теплоемкостной демпфер – вот почему в теплое время года стоит продвинуться хотя бы на 20–30 миль в глубь материка, как становится невыносимо жарко и выясняется, что далее жизнь возможна только там, где есть кондиционеры. Зимой – наоборот: при въезде в город можно смело снимать куртку.

Максим почти сразу обрел четкую географическую ориентацию, она не была сложной: по направлению к югу из Сан-Франциско выходят два шоссе – 101-е и 280-е. В начале они миль на десять расходятся в стороны и сливаются в Сан-Хосе, где одно перестает существовать, и далее к Лос-Анджелесу отправляется только 101-е. Вся местность в ромбе, образованном этими дорогами до Сан-Хосе включительно, обозначается как «Кремниевая долина» – место вполне легендарное: с конца пятидесятых годов оно планомерно заселяется преимущественно выпускниками лучших университетов страны с дипломами инженеров-программистов. Самыми нужными здесь всегда были профессии официанта, разносчика пиццы и водителя автобуса.

Максим уже знал, что на улицах городов Калифорнии нередко можно встретить людей в майках с эмблемой 49’ers, кроме названия футбольной команды, означающей еще принадлежность к первому поколению золотодобытчиков, исполненных мужественной идеи обогащения. И Максим понимал, что идеал этот чудесным образом оказался живучим в местности, где теперь добывают не золото, а кремний – и много других полезных ископаемых биржевых недр.

Глава 7

Туман приносит тела

В Сан-Франциско усилия воли постепенно давали плоды. Разум потихоньку отделился от души, и только тогда Максим почувствовал облегчение.

Весь тот выходной, как и многие другие, он провел у океана, сидя по-турецки, не в силах оторваться от горизонта. Когда затекали ноги, он ложился на тонкий слой согретого солнцем песка. Спина, затылок ощущали давление всего пляжа, всю его обращенную к небу тяжесть.

Сквозь дрему бежали облака. К вечеру штормовое, разорванное в клочья небо обретало глубину.

Он зашел в пляжный туалет. Внутри на стене разлетелось размашистое граффити: Asians Rule America. Он вспомнил, какие были аккуратные, чистенькие общественные туалеты в Белоруссии. На любой бензозаправке в самом дремучем углу Гомельской области уборная находилась в образцовом порядке – чистенький кафель, освежитель воздуха, полотенце.