Солдаты мира

Лейтенант ловил каждое слово командира, впечатывая его в мозг, — ведь через десяток минут уже ничего не переспросишь и не уточнишь…

Капитан перешел к задачам взводов:

— Старший лейтенант Линев, вы со взводом действуете в головном дозоре…

По серым, сухим губам Ордынцева скользнула усмешка — нельзя было не заметить, как мгновенно выступили веснушки на растерянном лице Ермакова.

«Это он мне за прапорщика…» — мелькнула горькая мысль, и тут же он с надеждой подумал, что, может быть, Ордынцев оговорился…

Но капитан не оговорился, хотя меньше всего он был способен на мелкую месть, которую вдруг углядел в его приказе обиженный Ермаков.

Нюхом старого служаки Павел Ордынцев чуял необычность начавшихся учений. Знал: понадобится предельная внимательность и осторожность. Но и своей врожденной осторожности он сегодня боялся тоже, ибо знал по опыту, как часто на подобных учениях она перерастает в растерянность перед внезапной задачей. Так что не худо иметь под рукой энергичного, изобретательного лейтенанта, который в крайнем случае может подать верную мысль. От Линева ее не дождешься, и в дозоре тот ничего не станет изобретать, а выпусти Ермакова из рук, жди — втянет роту в опасную переделку.

Ордынцев усмехнулся, сравнив двух стоящих перед ним молодых офицеров. Один плакать готов: почему его не сунули в пекло! Другой завидует тому, кого посадили на спокойное место за спиной командира. «Посмотрим, ребята, кому из вас повезло больше. В конце концов, везение — это всего лишь умение делать свое дело. И кто может предугадать в современном бою, где оно возникнет, то самое пекло?..»

Военная тактика с курсантских лет стала любимым занятием Ермакова. Зеленые и синие фигурки танков в его ящике с песком не всегда означали отдельные машины. Порою они превращались во взводы, роты, батальоны, полки… Особенно привлекал Ермакова живой процесс боя, и память его хранила множество известных и придуманных им самим вариантов танковых сражений в самых различных условиях… И вот он стоял перед Ордынцевым со своими разрушенными надеждами хотя бы на небольшую самостоятельность, готовый плакать от предстоящего тоскливого движения в середине ротной колонны, где все делается по общей команде, где взводный оказывается в роли простого исполнителя, живого передатчика сигналов и распоряжений своим подчиненным — все просто, легко и скучно.

Поднимался степной суховей, тонко звенел лозиной антенны на командирском танке, тарахтел созревшим кустиком перекати-поля, тоскливо шуршал окостеневшими стеблями татарника и верблюжьей колючки. Тоскливый ветер среди сумерек и степной сухоты усиливал ощущение неуюта великой холмистой пустыни и собственной мелкоты в том великом движении людей и железа, которое здесь начиналось. А ведь как мог преобразиться для Ермакова этот суровый мир от трех слов в устах капитана Ордынцева!

— Технику проверьте как следует, — давал последние указания капитан. — Вопросы?.. Нет. По местам!

Когда командиры взводов уходили, Ордынцев снова окликнул их, ткнул рукой в небо, где медленно ворочался реактивный гул. — На учениях будут действовать главным образом самолеты двух типов. Вот эти — наши…

В лучах еще невидимого солнца на мгновение блеснули крохотные стальные иглы, летящие в сторону гор. Ермаков вдруг позавидовал летчикам: «Вот кто свободен в бою!» Подходя к танку, он услышал деловитое позвякивание инструментов и песню Стрекалина: «С улыбкой легко умереть, а все-таки лучше — со славой…» Тоже нашел время для песен!

— К машине! — сердито скомандовал лейтенант и, оглядев танкистов, построившихся у лобовой брони, спросил: — Где ваш противогаз. Петриченко? Где пуговица на вашем комбинезоне, Разинков?.. Пять минут сроку, и чтобы на взводном построении вы походили на солдат. А вам, Стрекалин, объявляю замечание за попустительство при исполнении обязанностей командира танка… — Ермаков говорил это, а сам уже понимал, что в такую минуту нельзя быть злым с людьми, и потому добавил мягче: — Запомните, в бой надо идти, как на парад, — в полном порядке и во всей красе…

Через полчаса снова начался марш, но это уже был марш в предвидении встречного боя.

7

Над пепельными холмами и долинами, над седыми распадками выкатывало сухое, пыльное солнце. Казалось, это солнце, едва возникнув над краем степи, всколыхнуло не остывший за ночь степной воздух — в каждой долине заходил свой ветерок; холмы вокруг, ночью выглядевшие высокими и крутыми, стали приземистей, словно их оплавлял нарастающий августовский зной.