Солдаты мира

На утреннем разводе начальник штаба полка майор Бесчасный властным баритоном зачитал перед строем приказ, в котором ефрейтору Баранцеву за примерную службу объявлялся десятидневный отпуск на родину. Весь день Баранцев метался по военному городку в поисках чемоданчика, значков и нового мундира. Многие солдаты недолюбливали ефрейтора, но сейчас его счастье так запало всем в душу и сделалось общим, что забывалась неприязнь, и каждый выручал Баранцева чем мог. Даже сержант Бархатов ради такого случая извлек из таинственной глубины дембельского чемоданчика заветную тряпицу со значками и собственноручно приколол весь комплект на ефрейторскую грудь. Махарадзе выпросил у своего земляка из третьей батареи новенькую шинель и пару шерстяных погон, сам взялся нашивать ярко-желтые лычки, причем под низ он искусно подшил еще и красные, которые выглядывали узенькими краями. Когда очередь дошла до новой шапки, то почти весь второй дивизион обнажил свои стриженые головы, но в самый аккурат была только шапка Родиона. Сбитый с толку обрушившимся на него счастьем, Баранцев считал эту помощь неизбежной и естественной, потому что ведь речь шла не о чьем-то другом, а именно о его счастье. И лишь потом, когда он вышел через КПП из городка и остался один, с маленьким чемоданчиком в руке, он понял, как привык к этим ребятам. Всю дорогу, пока он шел к станции, вспоминались ему их участливые лица, грубовато-ласковые шлепки по плечу, и было неловко думать, что многих он презирал непонятно за что. Какой забавный тип этот Цветков! Вряд ли он уживется с ребятами: слишком заносчив и самолюбив. С начальником штаба полка ему тоже не найти общий язык. Майор Бесчасный не любит заумных молчунов, ему подавай таких, как ефрейтор Баранцев, дерзких и расторопных острословов. Зачем он тогда исповедовался перед Цветковым? Заело самолюбие, что кто-то может брать под сомнение его достоинства? Или просто хотелось вызвать Цветкова на взаимную откровенность? Не затем ли, что они вдруг почувствовали себя виноватыми в чем-то не только друг перед другом, но и перед остальными ребятами? Хотелось убедиться, что и Цветков таит в себе тягостную смутную вину перед кем-то и жаждет избавиться от нее? Пожалуй, так. Но пусть Цветков не думает, что Баранцев изо всех сил в друзья к нему набивается. Много чести. Впрочем, в этом парне действительно есть что-то притягивающее. Почему он так любит слушать разговоры других, но сам никогда не присоединяется к ним? А как он пристально следит за глазами рассказчика, словно хочет раскроить ему череп и найти ту пружину, которая выбрасывает слова. Лгать перед ним бесполезно. Ложь вызывает у него разлитие желчи. В этом Баранцев убедился. Один раз он как бы мимоходом обронил, что мать у него главврач областной больницы, — что тут было! Цветков вдруг побледнел и в тяжелой усмешке пригнул голову. Потом выпрямился и как трахнет кулаком по столу: «Идиот! Ну и что из этого?» И выскочил из штаба. Неужели он узнал, что мать ефрейтора Баранцева работает техничкой в школе? Цветков ему надолго испортил настроение.

4

За рядовым Цветковым закрепили автомат № 74935; такого же номера были штык-нож, противогаз и сумка с магазинами. Теперь в оружейной комнате в лакированную пирамиду взвода управления была вделана фанерная табличка: «рядовой Цветков». От этой таблички у Родиона сжималось сердце.

В скоростной сборке и разборке автомата он уступал многим ребятам из карантина, даже Фомину, но лучше его почистить автомат никто не мог. Родиону нравилось шурудить шомполом в стволе и, прищурившись, наводить автомат на окно: будто посыпанное алмазной пылью, вспыхивало винтовочное горло ствола, оно слепило жутким солнцем. Чистой тряпочкой ковырялся Родион в каждой дырочке и щелке на отливающих перламутром деталях, которые приятно тяжелили ладонь. От всего этого железного порядка исходило холодное спокойствие, и только пустой щелчок курка заставлял машинально вздрагивать и съеживаться.

Перед присягой карантин решили обстрелять. Все сладко разволновались, а когда после завтрака выдали каждому ватники и валенки, а десятерым салагам — автоматы, настроение вовсе поднялось, и бахвальство некоторых парней начало принимать нахальный оттенок. Мишка Арепьев из Якутска убеждал всех, что снимал с кедра белку одной дробинкой в глаз, а Стаська Гужавин едва не подрался с рыжим хлопцем из Закарпатья, который ни в какую не хотел верить в то, что Стаська нашел дома в овраге ржавый немецкий автомат, почистил его и стрелял по воронью. Но когда карантин построился возле казармы и сержант Бархатов резко крикнул: «Смирно! По направлению к винтовочному полигону шагом марш!» — веселое возбуждение как бритвой подсекло, даже снег посуровел на дальних сопках, тревожно заскрипел под валенками.