Солдаты мира

Особенно обидно было видеть ефрейтора Баранцева в шумном кольце ребят. С купеческим краснобайством раздавал он солдатские заказы: кеды, спортивные костюмы, учебники для поступления в институт. Радость встречи с Баранцевым была для ребят еще и потому приятной, что от него пахло родным домом, а им сейчас это было очень кстати. Внезапно Родион услышал свою фамилию и вздрогнул.

— Цветков, к замполиту! — слишком громко прокричал дневальный.

Родион застегнул воротничок гимнастерки и, перехватив настороженный взгляд Кольки Фомина, заторопился в штаб дивизиона. Ему показалось, что ребята как будто очнулись и удивленно посмотрели на него, что-то припоминая.

Старший лейтенант Сайманов, стараясь не глядеть в глаза Родиону, словно боясь спугнуть его, коротким жестом указал на стул.

— Садитесь, Цветков. Как вы себя чувствуете?

— Нормально, товарищ старший лейтенант, — покраснел Родион.

У Сайманова в тайной улыбке дрогнули губы.

— В санчасти были?

— Так точно.

— Что с ленкомнатой?

— Все в порядке. Остались только соцобязательства четвертой батареи. Сегодня закончу.

Сайманов закурил и отошел к окну. За окном маячили облысевшие сопки. Ветер яростно взвихривал снег на плацу. Даже смотреть на улицу было холодно.

Сайманов повернул к Родиону озабоченное лицо.

— Надо срочно стенгазету выпустить. О результатах полевых учений. Вот вам материал. Это заметки о лучших бойцах: Ларине, Евсееве, Фомине. Кстати, Фомина нужно в комсомол принимать. Вы ведь член бюро дивизиона? Из парня выйдет хороший дальномерщик. Утром газета должна висеть. Ступайте.

Родион вышел из штаба и нетерпеливо поискал глазами Кольку. Высунув кончик языка, Фомин усердно шурудил шомполом в стволе. Уши его шевелились от старания, под вылинявшей от пота гимнастеркой шныряли худые лопатки. Видимо, Колька почувствовал взгляд Цветкова и недоуменно обернулся. У Родиона вырвалась облегченная улыбка. Колька с радостью повторил ее.

Родион вдруг вспомнил, что у него в тумбочке лежит письмо Фомину. Увидев конверт со знакомыми каракулями, Колька счастливо покраснел, отложил автомат и юркнул с письмом в ленкомнату.

— Зайди в штаб. Там тебе извещение на посылку, — крикнул вдогонку Родион.

После обеда Колька помчался на контрольно-пропускной пункт и вернулся с маленьким фанерным ящичком, который он бережно прижимал к груди. Ребята его встретили торжественно. Они прокричали туш и осторожно водрузили посылку на тумбочку, накрытую белым полотенцем. Открывать ящик предоставили самому хозяину. Колька штык-ножом всковырнул крышку, и ребята, залпом ахнув, словно от солнца, заслонили глаза ладонями.

— Коля, хлопчику, не вытягуй из мэнэ душу. Есть там сало? — простонал Палийчук, шевеля толстыми крыльями ноздрей.

— Есть, Грицко, есть. Вон кусище какой, — засмеялся Колька.

— И чеснок?

— И чеснок.

— Хлопцы, мэни дурно. Видрижтэ эфрейтору шматок сала, и вин тяхэсэнько пийдэ вид вас, — ласково запел Палийчук…

Колька вытащил из посылки черные вязаные рукавицы и зачем-то понюхал их. Они, наверно, пахли родным домом.

— Ты теперь можешь через день ходить в караул. Не замерзнешь, — улыбнулся Большаков.

Колька вытряхивал из ящика дешевые карамельки, глазированные пряники, домашнюю сдобу, банки с земляничным и вишневым вареньем, пару шерстяных носков, набитых грецкими орехами, — все это он пестрой ароматной кучей свалил на белое солдатское полотенце.

— Угощайтесь, ребята, — сказал он и тут же смутился: вдруг придется не по вкусу.

Ребята с неловкой задумчивостью поглядели на Кольку, взяли по конфетке и, ласково похлопав его по плечу, разошлись.

Что-то острое сдавило Родиону горло.

10

На товарную станцию выехали под вечер. Как назло, повалил крупный снег. Баранцев то и дело снимал очки и, чертыхаясь, стряхивал с них мокрые хлопья. Родиону нравилось наблюдать за его сердито-старушечьим лицом. Почему-то присутствие Баранцева делало эту поездку увлекательной. В последнее время ефрейтор казался Родиону потешным и капризным мальчиком, который обижен тем, что другие мальчики не хотят признавать превосходство его игрушек. Правда, после поездки домой Баранцев стал мягче и задумчивей, но в нем появилась какая-то растерянность, как будто он иногда сердился на самого себя. Среди ребят своего взвода он бывал по-прежнему редко: вечно пропадал где-то в штабе или клубе. Большакову уже осточертело каждый раз попусту выкрикивать его фамилию, будто и не было во взводе ефрейтора Баранцева. Но если раньше на политзанятиях Баранцев всегда пытался поставить в тупик старшего лейтенанта Сайманова или с несдержанной радостью смеялся, когда какой-нибудь солдат порол чушь, в особенности Колька Фомин или Ниязов, и при этом ефрейтор торжествующе взглядывал на Цветкова, словно приглашал его в сообщники, то сейчас он просто сидел со скучной миной и малевал чертиков в тетрадке, подражая Родиону.

Баранцев с мучительной тревогой ждал из дома какой-то вести: он выхватывал из рук почтальона пачку писем и лихорадочно ворошил их, и если находил письмо, то тут же распечатывал его и глотал строчки с пугливой жадностью…