Читаем Соленый арбуз полностью

– Это ты пришел, Букварь? Проходи, проходи. Какой ты точный. Ровно в восемь. Садись. Что ты так все оглядываешься? Никого нет.

– Я ищу Буратино, – придумал Букварь.

– Так вот же он, на подоконнике.

Буратино сидел на подоконнике в теплых солнечных лучах, спиной к тайге, задрав нос.

– Видишь, он сразу ожил.

– Вижу, – засмеялась Ольга. – Я никогда не буду сажать его на цепь. Устраивайся у стола.

– Я же один пока.

– Ты и будешь один. Вот пирог.

– Ну и пирог! Просто блеск!

Пирог приплыл на Ольгиных руках на стол, пахнул черникой, круглый, словно плетеный, с упитанными, загорелыми боками колобка.

– Между прочим, у меня сегодня день рождения.

– Вот тебе раз! Ты бы хоть предупредила! Хоть бы сказала… Оленька, я тебя поздравляю… Я тебя…

– Уже девятнадцать. Совсем старуха.

– Все-таки я старше тебя на три месяца.

– Совсем старуха и скоро седеть начну.

– Это уж точно. А потом на пенсию…

– Вина не будет. Только чай и пирог. Традиционные. В нашем детдоме мы всегда так отмечали дни рождения. Чаем и пирогом с черничным вареньем.

– Ну, тогда…

Нож из нержавеющей стали быстро и ловко резал тонкие румяные плети сдобного теста. Чернильные куски выстраивались на тарелке. Букварь смотрел на Ольгу, высунувшую язык, и снова узнавал в ней счастливую и вертлявую девчонку со смеющимися глазами, какой была она на Канзыбе. Мысли Букваря пошли по непонятной кривой, и он сказал совсем некстати:

– Скоро будет две недели, как Кешка…

Нож из нержавеющей стали вздрогнул и начал резать пирог неуверенно.

– А где ты покупала черничное варенье? – растерянно заинтересовался Букварь.

– Привет тебе! Зайди в любой магазин.

– Разве?..

– В детдоме мы, конечно, не покупали варенье в магазинах. У нас вокруг были такие леса!

– Леса?..

– Ну да, леса! Ты что, не слушаешь меня?

– Нет, я слушаю. Я соображаю. И еще я смотрю на пирог.

«Я смотрю на пирог и вижу твои руки, вижу твои пальцы, твои тонкие загорелые пальцы. Мне нравится смотреть на твои пальцы. Они такие…»

– Отличный пирог! В порядке!

– А на Канзыбе я готовила хуже?

– Ну что ты!

«Просто я забыл о Канзыбе. Я не хотел вспоминать этого слова. Я думал, оно испортит тебе настроение. А ты назвала его сама. Значит, у тебя все перегорело? А может быть, и не было ничего? Как у Николая? И теперь этот одессит…»

– Я ведь и в детдоме была поварихой. Из чего только не стряпала! Было время – и из картофельных очисток… Ты не жадничай, Букварь, ты работай зубами…

– А я и зубами…

– Потом только мне и доверяли готовить пирог с черничным вареньем. И каждый раз, когда ребята ели его, я волновалась. Нет, честное слово. Я даже знала заранее, кто как будет есть. Вот уже забыла фамилии некоторых ребят, а как они ели, помню, их глаза и губы, их любимые жесты… Смешно, да?

– Смешно…

– Вот ты ешь, как Петька Соломатин. Был у нас такой парень, толстый и щербатый. Очень жадный. Торопишься, даже не пережевываешь. Ты тоже жадный?

– Смотря до чего.

– Видишь эту пачку бумажек? Телеграммы. Сегодня пришли. Двадцать три. Каждая кончается: «желаем черничным». Смотрю на подписи и вижу двадцать три рта, вижу, как едят эти рты и как они сытно облизываются. Смешно, да?

– Смешно…

– Трое моряков, один летчик, портниха, есть студенты. Все думали, что я стану шеф-поваром. Или на крайний случай актрисой: как-то я играла Снегурочку. А я вот штукатур.

– Так и останешься штукатуром?

– Нет, я буду физиком.

– Точно?

– Абсолютно точно. Вот пройдет по Саянам первый поезд, и я уеду в институт… Хитрый ты! Заставляешь меня болтать, а сам уписываешь кусок за куском!

– Я по инерции… Я же не ел таких пирогов.

– Честное пионерское?

– Честное.

– А я уж думала, что просто к ним привыкла. У нас в детдоме такой пирог был пределом мечтаний. Он и еще соленый арбуз.

– Чего-чего?

– Что ты, никогда не ел соленого арбуза? Я один раз пробовала.

– Я много потерял?

– Уже и не помню его вкуса. Совсем не помню. Может быть, ты и ничего не потерял. Только не в этом дело.

– А в чем?

– Это трудно понять… Представь себе глухое удмуртское село, бедный колхоз, вокруг леса и в лесу наш детдом… Питались мы тогда не так чтобы очень. О многих вещах знали понаслышке… Об арбузе тоже… И вдруг однажды весной к одной из наших девчонок, Ленке Муравьевой, приехал родственник. Какой-то двоюродный дядя, брать он ее не собирался, просто заехал навестить. Сорок семь гавриков, и я в том числе, ходили за этим двоюродным дядей, молча смотрели на него. Мы-то вообще никаких родственников не знали. Мы так завидовали Ленке! Гостил этот дядя два дня. Потом уехал. Оставил Ленке гостинцы. Обыкновенные: хлеб, сало, пряники, черствые уже пироги. И с ними – соленый арбуз. Дядя был откуда-то с юга.

– Добрый дядя.

– Все-таки он приехал… Ленка тогда разделила арбуз по-братски. Он был маленький, и дольки получились крошечные. Ели мы их долго, смакуя. Сначала мне казалось, что я ем соленый помидор, но потом я забыла об этом. Ела я что-то сказочное и чудесное. По глазам наших ребятишек видела, что они чувствуют то же самое.

– И с тех пор…

– Ты не подсказывай. Если хочешь слушать.

– Я хочу слушать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
И пели птицы…
И пели птицы…

«И пели птицы…» – наиболее известный роман Себастьяна Фолкса, ставший классикой современной английской литературы. С момента выхода в 1993 году он не покидает списков самых любимых британцами литературных произведений всех времен. Он включен в курсы литературы и английского языка большинства университетов. Тираж книги в одной только Великобритании составил около двух с половиной миллионов экземпляров.Это история молодого англичанина Стивена Рейсфорда, который в 1910 году приезжает в небольшой французский город Амьен, где влюбляется в Изабель Азер. Молодая женщина несчастлива в неравном браке и отвечает Стивену взаимностью. Невозможность справиться с безумной страстью заставляет их бежать из Амьена…Начинается война, Стивен уходит добровольцем на фронт, где в кровавом месиве вселенского масштаба отчаянно пытается сохранить рассудок и волю к жизни. Свои чувства и мысли он записывает в дневнике, который ведет вопреки запретам военного времени.Спустя десятилетия этот дневник попадает в руки его внучки Элизабет. Круг замыкается – прошлое встречается с настоящим.Этот роман – дань большого писателя памяти Первой мировой войны. Он о любви и смерти, о мужестве и страдании – о судьбах людей, попавших в жернова Истории.

Себастьян Фолкс

Классическая проза ХX века
Смерть в Венеции
Смерть в Венеции

Томас Манн был одним из тех редких писателей, которым в равной степени удавались произведения и «больших», и «малых» форм. Причем если в его романах содержание тяготело над формой, то в рассказах форма и содержание находились в совершенной гармонии.«Малые» произведения, вошедшие в этот сборник, относятся к разным периодам творчества Манна. Чаще всего сюжеты их несложны – любовь и разочарование, ожидание чуда и скука повседневности, жажда жизни и утрата иллюзий, приносящая с собой боль и мудрость жизненного опыта. Однако именно простота сюжета подчеркивает и великолепие языка автора, и тонкость стиля, и психологическую глубину.Вошедшая в сборник повесть «Смерть в Венеции» – своеобразная «визитная карточка» Манна-рассказчика – впервые публикуется в новом переводе.

Наталия Ман , Томас Манн

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века / Зарубежная классика / Классическая литература