Солнечная палитра

«У Иванова Христос только приближается, только идет к народу, — думал он, — а я изображу его пришедшим к людям и поучающим добру. Моя картина явится как бы продолжением творения Иванова», — говорил он самому себе.

Такова была дерзкая мечта молодого художника.

В 1867 году, на четвертый год учения в Академии, Вася набросал на листе бумаги первый карандашный эскиз своей будущей большой картины.

5. Круговоротная струя

Вдруг я попал в такую круговоротную струю, что совершенно завертелся в суете мирской…

Из письма В. Д. Поленова — И. Е. Репину

Жители Рима высовывались из окон, выбегали из дверей на улицу.

— Что случилось? Откуда такой шум?

По мостовой медленно двигались одна за другой три колесницы. Все они были задрапированы разноцветными кусками материй, лошади щеголяли пестрыми попонами, в их гривы и хвосты были вплетены пестрые ленты, бубенцы позвякивали на сбруях.

На колесницах сидели и стояли разодетые в яркие, фантастические костюмы юноши и девушки; одни играли на флейтах, другие на рожках, кто-то отбивал дробь на барабане, двое звенели бубнами, двое других стучали медными тарелками. И вся эта компания пела какую-то разудалую песню. Толпы зевак шли следом за процессией; не зная языка, подхватывали мелодию, подпевали.

— Кто это? Что за торжество? — спрашивали одни.

— Это богатый русский князь веселится со своими друзьями, — отвечали другие. — Вот он.

Кто-то показал на невысокого подвижного человека, с живыми черными глазами, в костюме турецкого султана, в чалме, с ятаганом за поясом. Султан подпрыгивал, дирижировал руками и ногами.

— Смотрите, какая красавица! — послышалось в толпе.

На передней колеснице стояла девушка с пышной темной косой, в длинных шелковых одеждах. Она пела, трясла бубном, улыбалась толпе, показывая ряд жемчужных зубов.

— Ошибаетесь, русский князь вон тот. Обратите внимание, как он смотрит на девушку, — показал один из зевак на рослого темнобородого красавца мушкетера.

— Какая великолепная пара! — раздался чей-то возглас.

Процессия с пением, музыкой, со звоном и свистом завернула за угол и исчезла.

Султан-дирижер был действительно очень богат и был русский, но совсем не князь, а сын выходца из простонародья — молодой преуспевающий промышленник и железнодорожный строитель Савва Иванович Мамонтов, а в данный момент главный заводила и выдумщик этого удивительного для зрителей-итальянцев карнавального шествия.

Черноглазая веселая девушка-красавица действительно была княжна из древнего рода Рюриковичей — Маруся Оболенская. А чернобородый высокий мушкетер, который стоял посреди колесницы и влюбленными глазами восторженно глядел на юную княжну, был Василий Дмитриевич Поленов.

* * *

Выпуск 1871 года оказался самым блестящим за все время существования Академии художеств. Пятеро студентов, в том числе Репин и Поленов, закончили курс с Большими золотыми медалями и получили право на шесть лет отправиться в любую страну на казенный счет завершать свое художественное образование.

Однако Поленов не спешил покинуть родину. Ему пришлось одновременно с Академией художеств кончать и Петербургский университет. Он чувствовал себя очень утомленным. После последних экзаменов его потянуло отдохнуть в Имоченцы; там он купался, катался на лодках, скакал верхом, порой рисовал пейзажи и только осенью собрался за границу.

Его путешествие началось вдоль Рейна по старогерманским городам. Он жил некоторое время в Мюнхене, затем перебрался в Швейцарию, потом в Италию, по пути в Рим побывал в Венеции, во Флоренции и в ряде других городов. Он повсюду посещал музеи, осматривал картинные галереи, любовался дворцами, старыми улицами, везде рисовал, писал небольшие этюды, часто посылал восторженные, а порой критические письма.

Наибольшее впечатление произвели на него полотна замечательного итальянского художника XVI века Паоло Веронезе; он часами глядел на его светлые, радостные картины, старался постичь его тонкое чувство красок, легкость его кисти, разгадать его свободную и широко развернутую композицию.

Так же как когда-то Александр Иванов, Поленов поселился в Риме.

Вспоминая слова своего учителя Чистякова: «В Риме надо много раз на все смотреть, только тогда поймешь», Василий Дмитриевич снова и снова возвращался в Сикстинскую капеллу к фрескам Микеланджело, изображавшим могучих, мускулистых пророков. Он шел в галерею Дориа специально, чтобы смотреть Веласкеса — портрет папы Иннокентия X, и каждый раз вздрагивал под суровым и гневным взглядом властного старика. Он отправлялся любоваться изящной «Афинской школой» Рафаэля, на которой художник изобразил и себя, и своего учителя Перуджино, и своих юных учеников. Все фигуры на картине казались такими живыми, точно готовы были вот-вот встать и пойти…

Ну, а самому заниматься живописью Василию Дмитриевичу как-то не хотелось, настроение не приходило.