Солнечный удар

А однажды, когда мы уходили после очередного хулиганского урока, он остановил меня и ещё двух-трёх более или менее примерных пигалиц и попросил нас остаться. Из затхлого подвала мы поднялись на второй этаж и долго по нему блуждали, пока наконец не нашли свободную аудиторию. Соколов сел за учительский стол, раскрыл свой дряхлый засаленный портфель, вынул оттуда обёрнутую в белую бумагу книгу и объявил нам, занявшим две парты перед его столом: «Девочки, сейчас я вам буду читать Бунина. Не говорите лишнего».

И он прочитал «Солнечный удар». И вот сейчас, с высоты своих сорока пяти с лишним лет, я в изумлении думаю: чего такого мы, глупые тринадцатилетние пацанки, всё ещё рисовавшие принцесс в тетрадках, могли в этом понимать? Чего мы там могли видеть и распознавать — за нашим тогдашним псевдоромантическим туманом, настолько густым, что мы даже не постигали тогда смысла слов, написанных на стене школьного туалета? И всё-таки что-то мы, наверное, понимали, потому что выслушали прочитанный Соколовым рассказ в благоговейном молчании и, насколько я помню, в волнении. Да и сам Соколов был растроган настолько, что красными чернилами написал на титульном листе томика Бунина памятную запись примерно следующего содержания: «…числа …месяца …года (точнее я, разумеется, уже не помню. — О.Г.) ученицы …класса (далее следовал короткий перечень наших имён и фамилий. — О.Г.) прослушали рассказ Бунина «Солнечный удар». Ну да, примерно так. И все мы поставили под этим меморандумом свои корявые подписи.

Да, ну так вот. Теперь, в очередной раз перечитав этот рассказ тридцать с лишним лет спустя, свидетельствую: абсолютный шедевр, в котором Бунин (уж не знаю, на какой такой чистой, пронзительной, трагической и щемящей ноте) превзошёл сам себя, воспарил над самим собой, отринув и сублимировав присущий ему сенильный эротизм с бесконечными воспоминаниями о «тёмных мысках внизу живота», которым предавался в эмиграции нобелевский лауреат.

«Солнечный удар» катастрофически пронзителен — тем, что там с каким-то жестоким и почти безОбразным, неописательным минимализмом любовь показана именно такой, какой она, по природе своей, видимо, и является — небесной карой и, можно сказать, «местью богов» — по крайней мере для одного из двух. Одно слово: приходит непонятно почему и неожиданно, как вор из-за угла, после чего начинается уже в буквальном смысле слова нежизнь, потому что когда хочется — это ещё жизнь, а когда, в душевном смысле, живёшь как в состоянии после множественного и уже неоперабельного перелома со смещениями — это уже не жизнь. И, тем не менее, жить почему-то всё-таки приходится — как, наверное, жил Алексей Николаевич и как, несомненно, жил герой «Солнечного удара».

Сюжет рассказа, занимающего три-четыре страницы, до неприличия прост, а смысл его… бездонно страшен. И именно такое вот сочетание воздушной лёгкости, эфемерной легкомысленности сюжета и, с другой стороны, превосходящего всякую выразительность античного трагизма составляет, пожалуй, его запредельное обаяние. В сущности, истории как таковой здесь в общем-то и нет. Так, если с виду, — ничем не примечательное «безнравственное» приключение. Поручик и молодая женщина (а они оба, что характерно, не только остаются без имён, но, как выясняется в дальнейшем, даже и не обменялись именами как несущественной в данном случае информацией) встретились на палубе волжского парохода, постояли на ней, поговорили ни о чём, а потом, в виду очередной пристани, он ошалело, едва имея силы разлепить губы, сказал ей: «Сойдёмте»; она, пожав плечами, согласилась, искренне удивляясь собственной уступчивости; они взяли извозчика, доехали до гостиницы уездного городка, провели в этой гостинице ночь; потом, уже утром, он проводил её на пристань к пароходу, а сам вернулся в гостиницу, чтобы переждать день и уехать следующим пароходом.

Пустяковый, в общем-то, сюжет, рассказ ни о чём. А с точки зрения моралиста-ригориста (а тем более состоящего в «Обществе ревнителей православной нравственности») — откровенно скандальный и содержащий в себе апологию разврата (ну да, молодой человек укладывает в койку замужнюю даму, отказавшуюся сообщить ему своё имя, после чего они навсегда расстаются). Это с одной стороны. А с другой стороны — рассказ получился у Бунина настолько целомудренным и даже хрустальным, что Алексей Николаевич Соколов явно не погрешил против «нравственности», прочитав его тогда мало что соображающим школьницам.