Солноворот

— Ну нет, это не выйдет, — решительно возразила Селезнева.

— Пойдете в райком к товарищу Дружинину с жалобой на меня?

— Я и без жалоб обойдусь, — с неожиданно появившейся сухостью ответила Селезнева. — Колхозники, которые от нас ушли без разрешения, будут исключены’ из колхоза и лишены всех льгот. Тогда вы посмотрите, куда они пойдут.

— Зачем нам спорить? — мягко сказал Одинцов. — Вы руководите большим колхозом, а я веду государственную стройку. У вас есть свои трудности, у нас — свои. И мы, руководители, должны находить общий язык, искать взаимную выгоду. Так я понимаю, товарищ… Селезнева, кажется? Впрочем, что мы стоим? Пройдемте-ка лучше в контору, там спокойно и поговорим…

Но спокойного разговора на этот раз не получилось.

Вера Михайловна и в конторе по-прежнему настаивала, чтобы Одинцов немедленно снял с работы двух плотников и вернул их обратно в колхоз. Одинцов пробовал возражать, он говорил, что плотники на стройку пришли сами и возврашать их обратно вряд ли имеет какой смысл. Он тут же попробовал доказать, что уход колхозников из деревни в город или на новостройки в нашей стране, где ведется огромное строительство, — явление вполне закономерное. Когда-то страна была аграрной, с отсталой промышленностью. Стали строить заводы, фабрики, электростанции. Потребовались не только инженеры, но и новые рабочие…

Все то, о чем говорил сейчас Одинцов, Вере Михайловне было давно известно: она сама прекрасно понимала, что с развитием промышленности в стране растет и рабочий класс, и растет он за счет деревни, но теперь этот разговор касался ее лично, вернее, касался того колхоза, где она была председателем, и поэтому она не хотела соглашаться с начальником стройки. Незаметно для себя она все больше и больше горячилась. И свое поведение ей не нравилось, тем более что ее противник, Одинцов, вел себя куда спокойнее, чем она. Все это ее раздражало. Она не раз порывалась уйти, но Одинцов то и дело задавал ей какой-нибудь новый вопрос, и она невольно задерживалась.

— Ну хорошо, я выполню вашу просьбу— верну плотников, — наконец сказал Одинцов. — Я вижу, что вы не хотите с нами завести дружбу, а вот мы. наоборот, хотели бы вам помочь, и очень во многом. Есть у вас в колхозе электричество? Нет. Хотите, чтобы оно у вас было? Если хотите, мы дадим вам к осени.

Вере Михайловне стало неловко за себя: она ведет битый час разговор о двух плотниках, а ей не только обещают возвратить их. но и предлагают помощь в электрификации колхоза. Зачем было спорить, горячиться? Не так надо вести себя… Но и идти на попятный ей теперь не хотелось.

— Поймите, дело тут не только в самих плотниках. Мы просим их вернуть не потому, что без них не обойдемся, а чтобы другие поняли, что у нас есть устав, что никому из колхоза без ведома правления уходить нельзя.

— Ах вот как? Вы бережете свой авторитет, а наш—хотите умалить? Так я вас понял?

— Нет-нет, что вы… Я хотела только сказать. что вы должны проводить набор рабочих организованно, а не так, как делаете сейчас. Послали, к слову сказать, к нам этого Панка Ворона… Да знаете ли вы, что это за человек? — И она снова начала рассказывать о Панке.

— Но я же ведь обещал, что с этим вашим Вороном…

— Нет, уж извините, теперь вашим, — примирительно усмехнулась Вера Михайловна.

— Хорошо, мы с вами оба будем его воспитывать. И надеюсь, вместе с вами и воспитаем.

— Ну что ж, давайте попробуем. Снимите-ка его с должности «чрезвычайного» да направьте к этой девушке подсобным рабочим…

— Неплохо придумано,—рассмеялся Одинцов и внимательно взглянул на Селезневу.

Когда Вера Михайловна собралась уезжать и спустилась по трем выгибавшимся лесенкам на улицу, он сказал:

— А вы заезжайте все же.

— В ваш Слободогорск? — И Вера Михайловна не без улыбки взглянула на вывеску.

— Не удивляйтесь, — ответил Одинцов. — Прежде чем повесить вывеску и возвестить, так сказать, о рождении нового поселка, мы посадили вот и деревцо. — И он подвел ее к маленькой, в полтора метра высотой, лиственнице, обнесенной оградкой из штакетника. — На месте этой халупки через годик вырастет каменный дом, а напротив будет жить деревцо…

— Медленно растет это дерево,— с сожалением отозвалась Вера Михайловна.

— Ну и что же, мы ведь на века сюда пришли.

— Вот сирень, та быстро схватывается за землю, — продолжила она свою мысль.

— Сирень?.. Сирень я не люблю… Вернее, когда-то любил, но это было давно — цветы ее мне не принесли счастья.

— Да-да, конечно, — словно желая принять участие в судьбе этого человека с седой прядью, тотчас же согласилась Вера Михайловна. — У каждого своя рана…

еще его прадед… Умер прадед, и дед умер, и отец… А лиственница все жила, и не просто жила, а с каждым годом становилась стройнее и, как ему сообщала в письме мать, даже поднялась выше князька дома. Но ведь когда-то подсохнет и она… И, словно желая продлить ее род, Яков и посадил вот здесь свое милое северное деревцо с мягкими шелковистыми зелеными лапками…

С огоньковской лиственницей было многое связано — и встречи, и радости, и горькие разлуки.