Солнце для мертвых [сборник]

— Дома лежит, за печкой, — громко произнес какой-то, судя по голосу, здоровенный парень. Кто-то прыснул. Рупь-пятнадцать разозлился и, приметив невысокого, безобидного с виду человека, захрипел:

— Ты чего сюда приперся? Чего встал? Выставка тут тебе?

— А я что? — возразил было мужик.

— Поговори мне еще! Мотай давай отсюда!

— Да ты что пристал?

— А то! Не прикидывайся дурачком-то! Мотай, говорят тебе!

Мужик затерся в толпу. Толпа неодобрительно пыхала папиросами.

Между тем председатель, так и не дождавшись ответа с пристани, решил начать штурм. Нескольких добровольцев возглавил милиционер Москаленко. Сам Колмогоров пошел в арьергарде.

Не торопясь, по одному, по шатким сходням перебрались на пристань, разделились на два отряда: один двинулся вправо, другой влево, вдоль ограждения. Председатель остался с двумя вооруженными охотниками в центральном проходе — для прикрытия.

Некоторое время были слышны шаги добровольцев. Потом затихли и шаги. Лишь сонная волна журчала под пристанью. Томительное ожидание, и, наконец, испуганный вопль:

— Вот он!! Нашел!..

Председатель рванулся на крик. Там, где в служебные помещения с торца пристани вел узкий коридорчик, возбужденно толклись люди. Подбежав, председатель глянул в освещаемый фонарями коридорчик и попятился: прижавшись к дощатой стенке плоской спиной, в нелепой позе замерло громадное бурое членистоногое. Оно не шевелилось, лишь подрагивали длиннющие — до пола — усы.

Колмогоров отступил к перилам, прислонился к стояку. На его немой вопрос: Это что ж, братцы, такое? добровольцы смущенно пожимали плечами, кося глазами в сторону чудовища. Глядеть на него прямо никто не решался.

— Стрелять, что ли? — шепотом осведомился бригадир Ковшов, у которого был дробовик.

— А ну — побежит? — шепотом ответил кто-то. — Постены — они, зараза, живучие… У меня бабка их как только ни травила. Все отравой залила. Сама заболела, кошка сдохла, а постены…

— Тихо ты! — оборвал дрожащий голос рассказчика председатель. — Вот что: если побежит — тогда стреляй.

— А может, багром его? — спросил агроном Пивень.

— Да, багром… А может, и багром? Не съест же?..

— Не… Багром оно не того… Дустом надо. Или бурой.

Подходили остальные добровольцы, с берега лез народ.

— Он твою буру… вместе с тобой… — высказал кто-то всеобщее опасение.

— Что же делать-то, братцы? — тоскливо спросил председатель. — Хоть в район звони, ей-богу…

— А чего в районе? Санэпидстанция одна. И та недавно проворовалась…

— Бредень нужен, — подумал вслух агроном. — Накинуть, значит, ноги спутать, и в машину. А там видно будет — в эпидстанцию или в цирк, или еще куда…

— Во-во! В город, в цирк! Пусть его там расгипнотизируют!

— А ведь верно! — просветлел председатель. — Может, он и сам фокусу не рад. Превратиться превратился, а обратно — никак.

Добровольцы уже другими глазами посмотрели на чудище.

— Может, он и человек хороший. Не по злобе, значит…

— Вот те и на! А мы его дустом хотели!

— А кто хотел-то?..

Принялись искать негодяя, предложившего дуст, и не нашли. Потом двоих отрядили за бреднем. Гипнотизер тем временем все стоял у стены на своих нелепых ворсистых лапках и дергал усами…

В наступившей тишине вдруг послышались приглушенные голоса из-за дверей дежурки. Все навострили уши.

— Это ж Фалеева голос! — догадался кто-то. — Сторожа пристанского!

Председатель отреагировал быстро. Оставив возле гипнотизера вооруженную охрану, он повел остальных к дежурке. Дверь была заперта изнутри. Оттуда доносились все более громкие и все более несуразные вопли.

Москаленко стукнул в дверь. Подождал и решил:

— Ломаем.

Навалился. Дверь распахнулась. В ярком сиянии лампочки, слегка затуманенном пластами табачного дыма, обнаружилась следующая картина: молодой газетчик Витя Жуков ползал вокруг стола, на котором, поджав ноги, сидел Фалеев, и вскрикивал:

— Я не Жуков! Я жук! Ж-ж-ж!..

Толпа на берегу поредела. Те, кто не смог прорваться на пристань, разожгли в отдалении костры, грелись, вели разговоры. Рупь-пятнадцать в перевернутом старом ведре пек в костре картошку. Обстановка была мирная.

Поднимался легкий ветерок. Уже позеленел восточный край неба. С реки накатывалась пронизывающая свежесть.

Подъехала еще одна машина — серый фургон гужевайского медвытрезвителя. Милиционеры подсели к костру.

С пристани на берег перетащили упиравшегося Витю Жукова. Витя взмахивал руками, жужжал и подпрыгивал, будто пытаясь полететь. Вид у него был при этом абсолютно обреченный. Фалеев шел следом, гордо выпрямившись.

Их усадили в один из уазиков и машина унеслась в поселок, страшно громыхая на ухабах.

Рассвет наступил.

Вдруг в тишине оглушительно бухнул выстрел.

— Держи гипнотизера! Убежит ведь, гадина!.. — заорал кто-то на пристани.

Все произошло в мгновение ока. Заряд, выпущенный из дробовика, нисколько не повредил гипнотизеру. Блестящее тело промчалось по дебаркадеру, сбило с ног нескольких зевак, сбежало на берег и устремилось куда-то вдоль самой кромки воды.

Никто его не преследовал. Только зашуршала в отдалении осока и всё стихло.