Читаем Солнце мертвых (сборник) полностью

Козу уже подоили. Старушка загоняет уток – четыре штуки. Сидит под грушей дядя Андрей, темный хохол, курит и сплевывает в колени. В новом своем костюме – из парусины исправника, в мягкой, его же, шляпе.

– И вам не стыдно, дядя Андрей, – слышу, отчитывает его Марина Семеновна. – А по-нашему, это воровством называется!..

– Скорые вы на слово, Марина Семеновна… – отвечает дядя Андрей – заносится. – А чего робить, по-вашему? Я ж голодранец, оборвався, як… пес! А кому тэпэрь на стульчиках лежать-кохаться? Нема ваших панов-паничей, четыре срока на чердачке пустовають… Ну, товарищи заберут… легше вам с того будэ? И потом… вже усенароднее, как сказать…

– Как вы испоганились, дядя Андрей! Вы ж были честный человек, работали на виноградниках, завели корову…

– Ну, шо вы мне голову морочите? Ну, какая тэпэрь работа? И сезон кончился… Пойду по весне на степь!

– Ничего не найдете на степу! Ни-чего! Экономии пустуют, мужики на себя сами управятся…

– Верно говорите. Ну, и… так и сгадываю… чого мэнэ робить? ну, чого? лысаго биса тешить?.. Нет у вас сердца настоящего!

Молчание. Утки вперевалочку подвигаются на ночлег.

– Яких утенков навоспитали… с листу будто! Уж вы не иначе слово какое умеете… волшебное…

– Слово, голубчик… – сердится Марина Семеновна. – За-бо-та! вот мое какое слово! Я чужое не обдираю, винцо не сосу…

– О-пять – двадцать пять… Я с вами душевный разговор имею, а вы… свербите! Вино я на свои пью… я поросенка выменял, кровного… А что такое парусина? Полковник помер… Не помри он – здесь ему часу не жить! враз конец, как он был исправник. Нам ученые люди говорили… полиция там, попы… купцы, офицеря… – всех чтобы, до корня! Самые умные социалисты… Из вас потом всего понаделаем по своему хвасо-ну! До слез кричали! У Севастополи… Помогайте нам – все ваше будэ… Ну? и чья тэпэрь, выходит, парусина? Вы – богачка против меня… а все парусиной тычете!

– Это я-то, богачка? Да вы лучше спать ступайте…

– Это уж я сам знаю, чего… спать ли…

– Вы не выражайтесь похабным словом!

– От-то-то-то!.. Вы… буржуйка против меня! Голому мне ходить? при вас да без портков? А мне стыдно!..

– Ох, дядя Андрей! Попомните вы мое слово… подохнете! будут вас черви есть!

– Черви… они усякого будэ исты… по писанию Закона! И вас будэ исты, и грахва усякого, и… псяку. А поросенка я выменял, себя обеспечил… не будет вам неприятности через его. А выпил я по семейной неприятности, сказать… Я ей голову отмотаю, Лизавете, за мою корову! Хочь ее девчонка, падчеря моя… с матросом спуталась… мне теперь на… плевать! Моя корова!

Жабы в худом водоеме начинают кряхтеть – кто громче. Кряхтит и дядя Андрей. Когда он пьян, начинает в нем закипать смутная на что-то досада-злость.

– Вам, дядя Андрей, время на другой бок валиться. На котором вчера лежали?

– А что вы об себе так понимаете? Бок-бок… Хочу – на брюхо, хочу – на… ляжу! Не закажете!

– Не смейте мне худых слов говорить!

– И вы мне голову не морочьте, что могете сады садить! Не могете вы сады садить. А я по документу могу… от управления… Государственные имущества! И печати наложены! Я на Альме у генерала Синявина садил, а он, задави его болячка… не мог! Он по-ученому, а я из прахтики!

– Знаю я Синявина, очень хорошо знаю… и не врите!..

– Вы все-о знаете… А вот вы чого не знаете! Как матросики в восемнадцатом году налетели… Первый допрос: «У вас сады огромадные? кровь народную пьете… исплотация? Нам все известно по телеграхву!» Зараз повели в сады! А у него стро-го было, порядку требовал… не дай Боже! Встревают меня немедленно: что вы за человек? Ну, наймыт… ну? Строгой? Барин строгой, говорю. Порядок требуют. Ладно, будет ему порядок! А был дотошный… На усяком езенпляре обязательно чтобы ярлык, и про насекомое знали. Заплакал, как его в сады привели. Погибнут мои сады! Дозвольте мне, говорит, с любимой грушкой проститься… первый раз на ней плод вяжется! Трогательно как, до совести… Допрашивают матросы: «А которое ваше дерево дорогое-любимое?» А вот это! А у них была груша, от ливадийских сортов привита. Ведите меня к груше «императрис»! А те смеются. Привели. Самая эта? Эта. Только зацветать собирается! Дюжий один, ка-ак насутужился… – рраз, с корнями! Вот вам – «императрис»! Из винтовки двое пришли – враз. Контрицанер! Гляжу – го-тов генерал Синявин, Михаил Петрович! Понтсигар из брюк вынули… А еще были у них гуси с шишками на клюве, китайского заводу… Гусей на штыке пожарили. Пир был…

– И вы попировали…

– Ну, я… за упокой души, сказать… помянул. Жалости подобно! Понтсигар был знаменитый, с минограмой, от учеников дареный. За обученье про насекомое. Вред очень понимали для садов. И все с ножичком, бывало, ходит. И какой сучок вредный, зараз – чик! Сады у нас были…

– А чего вы с ними сделали! И с людьми, и с садами?.. Молчите, не переговорите меня! А теперь – нет работы?! Да побий меня Боже, да чтобы вас загодя черви не съели…

Перейти на страницу:

Все книги серии Шмелев И.С. Сборники

Похожие книги

Крестный отец
Крестный отец

«Крестный отец» давно стал культовой книгой. Пьюзо увлекательно и достоверно описал жизнь одного из могущественных преступных синдикатов Америки – мафиозного клана дона Корлеоне, дав читателю редкую возможность без риска для жизни заглянуть в святая святых мафии.Роман Пьюзо лег в основу знаменитого фильма, снятого Фрэнсисом Фордом Копполой. Эта картина получила девятнадцать различных наград и по праву считается одной из лучших в мировом кинематографе.Клан Корлеоне – могущественнейший во всей Америке. Для общества они торговцы маслом, а на деле сфера их влияния куда больше. Единственное, чем не хочет марать руки дон Корлеоне, – наркотики. Его отказ сильно задевает остальные семьи. Такое стареющему дону простить не могут. Начинается длительная война между кланами. Еще живо понятие родовой мести, поэтому остановить бойню можно лишь пойдя на рискованный шаг. До перемирия доживут не многие, но даже это не сможет гарантировать им возмездие от старых грехов…«Благодаря блестящей экранизации Фрэнсиса Копполы эта история получила культовый статус и миллионы поклонников, которые продолжают перечитывать этот роман». – Library Journal«Вы не сможете оторваться от этой книги». – New York Magazine

Марио Пьюзо

Классическая проза ХX века
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Хмель
Хмель

Роман «Хмель» – первая часть знаменитой трилогии «Сказания о людях тайги», прославившей имя русского советского писателя Алексея Черкасова. Созданию романа предшествовала удивительная история: загадочное письмо, полученное Черкасовым в 1941 г., «написанное с буквой ять, с фитой, ижицей, прямым, окаменелым почерком», послужило поводом для знакомства с лично видевшей Наполеона 136-летней бабушкой Ефимией. Ее рассказы легли в основу сюжета первой книги «Сказаний».В глубине Сибири обосновалась старообрядческая община старца Филарета, куда волею случая попадает мичман Лопарев – бежавший с каторги участник восстания декабристов. В общине царят суровые законы, и жизнь здесь по плечу лишь сильным духом…Годы идут, сменяются поколения, и вот уже на фоне исторических катаклизмов начала XX в. проживают свои судьбы потомки героев первой части романа. Унаследовав фамильные черты, многие из них утратили память рода…

Алексей Тимофеевич Черкасов , Николай Алексеевич Ивеншев

Проза / Историческая проза / Классическая проза ХX века / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза