Солнце мертвых (сборник)

– Да ето усе полытика, Марина Семеновна! Я ж говорю, усе глупая полытика. А мы шо? Мы… нам Господь как положил? Усе православные християне… шоб каждый трудывся… А уж за свою корову… голову ей, гадюке, отмотаю! Надо и о зиме подумать… Ладно!..

У него назревает драма – всем известно.

С революцией дядя Андрей «занесся». Пришел с Альмы, из-под Севастополя, к жене – к Лизавете-чернявой, – служила она при пансионе. Не пришел, а верхом приехал! Не вышло из него дрогаля, да и возить стало нечего – лошадь продал. Пробовали с Одарюком спирт гнать – и тут не вышло. И стал дядя Андрей при Лизавете жить, при корове. Вырастила Лизавета великими трудами корову, с телушки воспитала. Выдала девчонку Гашку за матроса-головореза, с морского пункта. Тут-то дядя Андрей и напоролся: думал корову себе забрать, на свое хозяйство садиться, а тут – матрос!

– А в Чеку?! Выведу в расход в две минуты!

Это тебе не господин Синявин!

Засело семь человек матросов в наблюдательный пункт, на докторскую дачу – смотреть за морем: не едет ли корабль контрреволюционный! Выгнали доктора в пять минут, пчел из улья швырнули-подавили, мед поели. Сад весь запакостили в отделку. Семеро молодцов – бугай бугаем.

– Командное у нас дело! На море в бинокли смотрим!

Народ отборный: шеи – бычьи, кулаки – свинчатки, зубы – слоновая кость. Ходят – баркас баркасом, перекачиваются, – девкам и сласть, и гибель. На пальцах перстни, на руках часики-браслетики, в штанах отборные портсигары – квартирная добыча. Кругом голод, у матросов – бараньи тушки, сала, вина – досыта. Дело сурьезное – морской пункт!

Попала Лизавета под высокую руку. Забрал к себе в пункт матрос девку Гашку, забрал и приданое – корову, поставил в подвал под пункт. Стал матрос молоко пить, девку любить. И сел дядя Андрей на мель: не возьмешь матроса!

Ходят матросы веселые, гладкие, по ночам из винтовок в море палят, по садам остатния розы дорывают – для дам сердца.

– Роза – царица цветов, народное достояние!

Пожгли заборы, загадили сады – доломали. Пошли по садам догладывать коровы.

– Коровы – народное достояние!

Пошли пропадать коровы.

Вот и надумывает дядя Андрей, как овладеть коровой.

– Из-под земли достану! Суд теперь наш, народный!

Уходит дядя Андрей к себе, в исправничью дачку-флигель. Мы сидим в темном дворике, под верандой. Вадик и Кольдик спят. Прелесть и Бубик-Сударь – в надежной крепости.

– На глазах погибает человек… – говорит с сердцем Марина Семеновна. – Говорю ему: налаживайте хозяйство! Видите я – старуха, и то борюсь, а вы и свой и мой огородик стравили поросенку, лень попивать стало! Говорит, порядку нет, не сообразишься! Вот где развал всего! Мы еще напрягаем последние силы, а он готов. Как мухи гибнут! А все кричали – на-ше!

Меня трогает это упорное цеплянье, борьба за жизнь. Не удержать ей мотыжку! Я беру ее сухенькую руку, благодарю за табак…

– Жизнь умирать не хочет, – говорит она с болью. – Ей нужно, нужно помочь!..

Не может она поверить, что жизнь хочет покоя, смерти: хочет покрыться камнем; что на наших глазах плывет, как снег на солнце. На ее глазах умирает «розовое царство», валится черепица, тащут из плетня колья, рубят в саду деревья. Чудачка… Останутся только разумные?! Останутся только – дикие, сумеют урвать последнее. Я не хочу тревожить верующую душу – у нее внучки…

Приходит учительница с добычи. Приносит падалку и мешок виноградных листьев. С утра она ничего не ела. Она хочет испечь лепешку. Хотят угостить меня. Спасибо, я ел сегодня. Я даже пил молоко! Откуда? А добрая душа принесла – сказала:

– Курочки занесутся, может… яичком отдадите.

Нет, мои курочки никогда не занесутся. Они все тают, не обрастают зимним пером: и на перо нет сил…

Чатырдаг дышит

Всю ночь дьяволы громыхали крышей, стучали в стены, ломились в мою мазанку, свистали, выли…

– Чатырдаг ударил!

Вчера кроткое облачко лежало на его гребне. Сегодня он бурно дышит. Последняя позолота слетела с гор – почернели они зимней смертью. Вымело догола кругом, и хоронившиеся за сенью дачки пугливо забелели. Теперь не спрячешься, когда Чатырдаг дышит. Сколько же их раскидано, сирот горьких! Вышли из лесов камни – смотрят. Теперь будут лежать – смотреть. Открыли горы каменные глаза свои, недвижные и пустые… Когда Чатырдаг дышит, все горы кричат – готовься! Татары это давно знают. И не боятся.

Теперь все боятся. Готовься! К смерти? К чему же еще готовиться?..

Ветер гонит меня к татарину – просить зерна за рубашку, проданную еще летом. Не дает… Хоть табаку достану.

Туда, через городок, под кладбище. Иду по балкам – глядят зевами на меня. Виноградники ощетинились черными рогами – отдали чубуки на топливо. Вот и сарай-дача, у пшеничной котловины, – жило здесь Рыбачихино семейство.