Солнце на антресолях

– Вот я подумал, – с ходу сказал папа, – если ты мне нормально, по-человечески ответишь, я с тобой помирюсь. А раз ты так, то имей в виду: мне надо от тебя отдохнуть и вообще собраться с мыслями! Так что пока мне не звони!

Плакать, плакать… Прекрасное изобретение эволюции… А я и плакать не умею… Или умею, но почему-то редко плачу… Отчего сейчас плакать? Все живы, все даже здоровы, у меня теплый дом и своя комната, у меня очень хорошая мама, которая не уверена, что я ее дочь, но она же не выгоняет меня на улицу, кормит, даже иногда мне кажется, что она меня любит… У меня хороший папа – не все папы, живущие отдельно, так заботятся о своих детях, так часто приходят к почти уже выросшим детям – регулярно, раз-два в месяц, иногда с подарками, иногда с влюбленными в меня сыночками (Джонни влюблен, это точно, вчера только ночью писал пиктограммами – человечек с сильным бицепсом, сердечко, знак вопроса, книжка, футбольный мяч, сердечко, смайлик хохочущий, еще смайлик, но подмигивающий – расшифровывай как хочешь)… О чем плакать? О глупой несправедливости, о том, что просто некому сейчас рассказать о ней…

Я взяла Робеспьера, который ненавидит, когда его берут на руки, но сейчас совершенно не сопротивлялся, и пошла в свою комнату. Удивительно устроен человек. Если нет больших бед, он убивается из-за малого. А я не буду убиваться. Ну не любят меня мама и папа – и что с того? Либо они правы, и я на самом деле плохая и черствая. Буду думать об этом. Поговорю с Робеспьером. Мама же мне все время советует с ним говорить по душам.

Я услышала лай, звон разбитого стекла, стук, цокот лапок по полу… Тупые моськи побежали по квартире, заскреблись в дверь. Робеспьер, забравшийся в самый дальний угол, посмотрел на меня с вопросом.

– Попытаюсь тебе объяснить, – сказала я. – Мне так велела моя мама. Она живет на свете в три раза дольше, ей виднее, хотя ее все обманывают, и она меньше меня ростом. У нас теперь живут две собаки. Очень тупые, вредные и избалованные. Наша с тобой задача – не взвыть и не начать бросаться на стенку от нашего бесправия и несправедливости. С тебя толку никакого, ты сам по себе, значит, я буду думать, что мне с этим делать.

Робеспьер, внимательно слушавший меня, спрыгнул с моей кровати, подошел к двери, за которой притихли моськи – я видела их лапы из-под двери. Кот понюхал дверь, помахал хвостом.

– Сашенька! – позвала мама. – Тут в чемодане какие-то… – Я услышала, как мама засмеялась. – Даже не пойму, что это… Трусики какие-то, что ли… Это для кого?

– Для собак, мам.

– Подойди, разбери чемоданы, пожалуйста, а то я договариваюсь с дядей Колей, когда мы поедем к нему… Там у него проблемы с сиделкой…

Я похолодела.

– С какой сиделкой, мам? – Я открыла дверь, переступила через уставших от самих себя йорков и подошла к маме, которая уже бросила разбирать чемоданы и сидела перед компьютером. – А ты правильно перевела?

– Да, он… на русский перешел.

– Вспомнил, да, мам?

– Ну да… Сейчас… Я вот смотрю, как визу быстрее взять… Дорого, конечно, но у нас же есть сбережения.

Я села напротив мамы.

– Ты хотела капельницы поделать, мам. У тебя сосуды. И зрение ухудшилось.

– Да что там! – Мама засмеялась и поправила очки.

– Подкрути, совсем разъехались.

– А это… да, да… сейчас… Да мне как-то лучше стало… И голова уже не кружится… Нет, знаешь, я теперь жить спокойно не смогу. Он так на папу похож…

Я взглянула на полочку, где стояли две фотографии маминых родителей.

– На мой взгляд, вообще не похож. Я думаю, это вообще не он.

– Сашенька!!! – Мама вся покраснела. Набрала полную грудь воздуха и отчеканила: – Это – мой дядя – брат – моего погибшего отца. Понятно тебе?

– Понятно.

– И я должна ему помогать. Чем могу.

Я кивнула, убрала в холодильник чищеные яблоки – какой уж тут пирог. Моськи постепенно пришли в себя, зацокали по паркетной доске, пришли на кухню, уже крутились под ногами.

– Видишь, они совсем никому не мешают, даже веселее с ними… А что он делает? – Мама с ужасом смотрела на Веню, который сел около свободного стула и деловито начал грызть ножку. Алисонька, как стояла, так и присела и надула лужу.

– Одна описалась, другой подгрызает папин стул, чтобы, когда папа пришел, он свалился бы на пол, прямо в ее лужу.

– Не смешно, Сашенька, – сказала мама. – Позвони папе и извинись за сегодняшнее.

Вот интересно, у нее заранее виновата я. Как преступник, условно выпущенный. Может, мне взять и обидеться на всех них? Запереться в комнате, надеть наушники и раствориться в Интернете? Там можно быть сутками, и скучно никогда не станет. Читать все подряд – про все – какой длины хвост у тарантула, как спариваются моллюски или вообще не спариваются, кто собирается расшифровать язык дельфинов, сколько дней цветут эдельвейсы – хаотичный набор информации, затягивающий тебя по уши, смотреть чужие фотографии, заходить в разные группы, искать кого-то, смотреть видео, фильмы… Я не играю, не люблю. Но можно попробовать и поиграть в какие-нибудь логические игры.