Солнце на дороге

Чем больше сменялось блюд, тем меньше смысла оставалось в голове Антошина, но тем больше радости и восторга он ощущал.

Вдруг полковник заметил, что жених и невеста почти не едят, не пьют и к тому же все время держатся за руки.

— Чего это они? — спросил полковник.

— Чего? — не понял Малко.

— Не едят чего?

— Чего не едят?

— Ничего не едят — почему?

— Так они же жених и невеста, нельзя им, — прошептал Малко. — А потом, ежели за руки держаться не будут, несогласие у них начнется. Это каждый ребенок знает.

Малко посмотрел на очередное блюдо, которое водружали на стол, и вдруг захихикал.

— Ты что? — не понял Антошин.

— Перепутали! Гляди, похмелье на стол поставили! А оно ведь в погребе должно стоять, завтрашнего дня ожидать.

— Чего поставили?

— Да похмелье же! Вон смотри! Знатная вещь! Мясо в рассоле с приправами острыми. Похмелье утром надо пить, а они сейчас! Смешные какие!.. Перепутали! — И Малко снова захихикал.

Надо сказать, что пили люди много, но вели себя спокойно, тихо даже. Не кричали, не орали песен. И все время с восторгом и любовью смотрели на молодых.

Антошин спросил тихо:

— А почему никто не говорит речей?

— О чем? — не понял Малко.

«Действительно, о чем тут еще говорить», — молча согласился Антошин и отпил малинового меда.

Потом песни стали петь. Красивые, но почему-то грустные.

«Ты рябинушка, ты кудрявая,Ты когда взошла, когда выросла?Ты рябинушка, ты кудрявая,

Ты когда цвела, когда вызрела?»«Я весной взошла, летом вызрела».«Под тобой ли, рябинушкой,То не мак цветет, не трава растет,Не трава растет — не огонь горит,Не огонь горит — ретиво сердце,Ретиво сердце, молодецкое.Ах, горит, горит, как смола кипит,По душе, душе-лебедушке,По лебедушке, по голубушке,По голубушке, красной девице…»

Песня была красивая, про любовь. Но печальная.

«Как странно… — подумал Антошин. — Свадьба, вроде радоваться надо, а они такие грустные песни поют. Чудны́е люди… Веселятся вроде, выпивают, а песни поют грустные».

Когда принесли жаркое, Малко сказал:

— Всё. К концу пир идет. Значит, сейчас так будет… Сейчас дру́жка… Хотя дру́жки у нас нет… Ну, значит, просто приятель какой Найдёна блюдо с жарким обернет в скатерть, положит туда солонку, калач и отнесет все это на брачную постель.

— Погоди… Ты про дружку уже что-то говорил… Это кто такой-то?

— Ну ты и издалека же приехал! — На этот раз Малко улыбнулся ободряюще. — Дружка — главный человек на свадьбе, распорядитель всего. Но у нас какая свадьба? Беглая. Дружки не будет. С другой стороны, если обряд не сделать, то не видать молодым счастья. Значит, смотри, сейчас друг его какой-нибудь возьмет солонку, калач…

Другом Найдёна оказался Кривош.

Он быстро и точно сделал все так, как и рассказывал Малко.

Гости поднялись.

Жених и невеста остались сидеть.

Живко взял их руки в свою огромную, как блюдо, ладонь, как бы связав воедино, и начал речь.

И с каждым его словом полковник чувствовал, как хмель выветривается у него из головы.

«Неужели они нашли то, что искали? Как это?.. „Узрели", да… Вот так вот просто, случайно… Хотя как — случайно? Дорога привела. А она всегда знает, что делает».

— Жизнь стоит на любви, — начал Живко. — А любовь — это всегда сочетание радости и печали. Так задумано богами, чтобы мы не зазнавались слишком, но в то же время во тьме грусти все время не пропадали. Но мы забываем о замысле богов. И боги, чтобы заставить нас вспомнить о юдоли и радости, идущих вместе, придумали свадьбу. Нигде, как на свадьбе, печаль и радость не бывают так дружны. Любимая дочь уходит от нас — и мы грустим. Любимая дочь обрела надежную крепость — и мы радуемся. На свадьбе мы задумываемся о прожитых годах — и грустим. На свадьбе мы думаем о будущих внуках — и радуемся. — Антошину показалось, что Живко посмотрел ему прямо в глаза и произнес, почему-то четко отделяя слова: — Свадьба — это когда радость и юдоль вместе.

Антошин радостно посмотрел на Малко — мальчишка спал.

Не дождавшись конца речи Живко, под недоуменными взглядами гостей Антошин, пошатываясь, вышел на улицу.

Вук, обиженный тем, что его не взяли на праздник, тут же опустился ему на плечо.

Прямо от дома Живко через деревню шла дорога. И Антошин знал каким-то абсолютным, точным знанием: если пойти по этой дороге, придешь к избе на куриножке. Точно придешь. И быстро придешь. Прямо к этой самой Бабе Яге, которая, оказывается, на самом деле существует.

— Эй! — окликнул его из темноты женский голос.

Антошин обернулся.

Длинноволоска.

На ней было черное длинное платье, сливающееся с темнотой. Белые волосы светились под лунным светом, и казалось, прекрасная женская голова сама по себе, отдельно плывет в темноте.