Солнце на полдень

— Нет, Есенина. Тоже великого поэта… Ладно. Кто из поэзии делает бе-се-ду, тот в ней ни бельмеса не смыслит. Вроде тети Клавы нашей. Охи, ахи… Поэзия для души, а не для трепа… Ты думаешь: стишки — это так, забава, интересно, мол, почитать или это… де-кла-мировать! Настоящие стихи — они учат нашего брата быть человеком. «Для власти, для ливреи не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи». Это — Пушкин! Ты думаешь, что поэт тот, кто пишет стихи?.. Нет, это призвание природы! Почитай пушкинского «Пророка»! Стихи… Вон барон Розен тоже писал стихи. И что же? Он — стихотворец… А Пушкин — поэт! Будете в школе сочинения писать, учительница все скажет вам. Мол, «поэт — пророк», он — «сын гармонии», он «творец культуры», что поэзия, мол, «созидает дух жизни»… Что поэту мешает чернь, а жизнь его — служение… У вас хорошая учительница в школе?.. Она все скажет. Запомнить — просто, осмыслить и понять — труднее! В жизни — всякое бывает, вон даже — голод… А она, поэзия, она — как вечная весна! И знаешь, знаешь, — она учит бесстрашию… Разве мало в жизни подонков? Черни этой самой всегда хватает, она только покраску меняет. Она стремится все иметь, потому что ничего не может уметь. И хитрит, и ползет, и жалит… А ты не бойся жизни, тезка!.. И старайся уметь, а не иметь. Ты очень любил маму — значит, будешь любить поэзию. А в ней — душа народа, душа России! Не бойся жизни… Счастья нет, а есть покой и воля… Тоже Пушкин! Покой не в смысле безделья, руки на брюхе после сытного обеда… Нет, несуетность в труде, и воля в достижении неэгоистичной цели! Видишь, как поэзия учит, — не так, как иной учитель-зануда — свойски, дружески, интересно, не ради отметки в журнале: весело! Даже когда о печальном. Читай, думай, чтоб стать для поэта «читателем-другом»!

— Шура, а ты смог бы стать поэтом?

— Что ты!.. — даже слегка засмущался он. — Поэтом нужно родиться… — Мне показалось, что я вторгся в запретный угол души друга. Видать, дружбе особенно подобает быть бдительной, ей легче всего впасть в грубость. «Превысить права, думая, что права!» Я отвел глаза от смущенного лица Шуры.

Кстати, о душе говорили и товарищ Полянская, и тетя Клава. Наставляя тетю Клаву, товарищ Полянская выступала: «Вы должны знать душу своих воспитанников!» «Знать душу — и означает — не лезть в душу», — отозвалась тетя Клава. Леман не сдержал улыбку — на одно лишь мгновенье, тут же стер ее. Заметил я — всегда ругает тетю Клаву за то, что та непокорствует и препирается с товарищем Полянской, а сам, чувствуется, на стороне тети Клавы. «Она — наш куратор!» — выговаривает Леман тете Клаве. «Ах, не повторяйте ее попугайщину! Надо же… Человек при деле говорит просто, естественно, образно. А безделью и мнимому делу всегда нужны слова мертвые, мнимовнушительные — пугающие!.. Аж римскую империю откопала!..» «Неужели — римскую?» — усомнился Леман. «А то нет? Оратор, оператор, прокуратор и… кур-р-ратор!.. Куриный император! Всем курам на смех!»

Это тетя Клава у нас научилась переиначивать неугодные ей слова, доведя их до бессмыслицы. А все же — что такое «куратор»? А вот, чтоб узнать слово, не переиначить его нужно, а вернуть к родне своей! Куры тут ни при чем. «Курорт», «куранты», «курс», — знать, такая здесь родня. И «куратор», видимо, человек, дающий направление делу… Вот она кто — товарищ Полянская! А тетя Клава не следует ее направлению… Вот из-за чего ломаются копья!

Как мало я еще знаю… Как много знает Шура. И почему он такой невеселый сейчас? От есенинских стихов, что ли? Стихи очень красивые. Печальные. А вот почему-то у меня на сердце от этих стихов вдруг стало светло-светло… Вижу солнечный день, поля в голубой ржи, в небе жаворонок. Лицо матери в улыбке… А можно мне, детдомовцу, читать великих поэтов? И Блока, и Есенина мы в школе не проходили… Странно, как-то спросил учительницу в школе — ее точно током дернуло. Даже рассердилась: «Тебе что — Демьяна Бедного, Безыменского, Жарова мало?» А потом еще долго почему-то косилась на меня, как на оборотня…

На углу Торговой и Белинской нас окликнула Маруся. Она живет в подвале одного многолюдного дома — в том же дворе, что и тетя Клава. Ну и дом!.. Весь он распух от пристроек, навесов, мансард и подвалов. Не дом — курятник, вот-вот развалится от старости и тесноты. По крыше — из заплатанной жести, из черепицы, из теса, из толя — голь на выдумку хитра! — и даже частью из камыша — и кошки опасаются прогуливаться. А какие в дому разыгрываются женские баталии, какая там клокочет соленая, южная словесность!