Солнце над Бабатагом

Читая это письмо, Лихарев видел, что Ибрагим-бек в своих злодейских действиях решил прикрыться кораном, но если он хотел этим устрашить народ то не достиг своей дели, потому что выступавшие на курултае призывали привлечь само население к решительной борьбе с басмачами. Этот призыв, как уже знал Лихарев, нашел немедленный отклик в народе. Многие племена создали свои отряды. Читая это, Лихарев подумал, что именно теперь, на полях жестокой схватки старого с новым, укрепилась, как никогда, великая дружба узбекского и таджикского народов с русским народом.

Курултай обратился к Ибрагим-беку с предложением сдаться, но бек ответил, что будет воевать до тех пор, пока не вернется эмир. Тогда в Локае, под кишлаком Нарын, частями третьей бригады совместно с добровольческим отрядом таджиков ему был нанесен сильнейший удар. Пятитысячная банда рассеялась. Триста басмачей, прижатые к крутому обрыву, были опрокинуты в пропасть, где вместе с лошадьми разбились насмерть.

После поражения в Локае Ибрагим-бек ушел в Бабатаг.

«Ну и хорошо, — думал Лихарев, — теперь мы постараемся добить его там».

Коротко постучавшись, в кибитку вошел Бочкарев.

— Прошу прощенья, не помешал? — спросил он, пытливо поглядывая на командира бригады своими голубыми, с монгольским разрезом глазами.

Лихареву, как и всегда, была приятна встреча с Павлом Степановичем. В ответ он только отрицательно качнул головой.

— Представь себе, Всеволод Александрович, — начал Бочкарев, беря себе стул и присаживаясь. — Представь себе: сейчас, благодаря женщине, я изъял восемь винтовок, одиннадцать лошадей, легкий пулемет и четыре мешка серебра. — И он начал рассказывать, что в самих семьях баев происходит разлад. Только что в лазарет к сестре Марине прибежала жена местного бая с сообщением, что у них в доме сосредоточен транспорт имущества, отправляемого Ибрагим-беку. Бочкарев взял с собой уполномоченного по борьбе с басмачеством, дежурный взвод и произвел арест этого имущества.

— Видишь как, — говорил он, — сами жены за баев берутся.

— Конечно, еще несознательно, но и они уже начинают понимать, что их освобождение связано с ломкой старого, — сказал Лихарев. — Мне хорошо помнится случай. Это было еще в двадцать втором году, в Фергане. Нам пришлось долгое время стоять в одном большом кишлаке. А когда мы уходили, женщины, плача, хватали наши стремена, просили остаться, не уходить… Мне кажется, что во всей этой борьбе, немалую роль должны сыграть женщины.

— Да! Я все хочу спросить, как твоя подопечная? — спросил Бочкарев.

Лихарев улыбнулся, и было видно, как приятна ему мысль о Лоле.

— Удивительно даровитая девушка. Такой свежий ум. Прямо поражаюсь! Хватает все буквально на лету.

— Значит, учитель доволен? — спросил Бочкарев, лукаво глядя на комбрига.

— Я не учитель. Ее учит сестра Марина, а я вроде инспектора, что ли.

— Ну, прошу прощенья! — Бочкарев решительно встал. — Надо идти. Бывай, Всеволод Александрович… — Он кивнул Лихареву и вышел на улицу.

17

— Ты слышал, Кондратенко вернулся, — сказал Седов Вихрову, встретившись с ним у штаба полка.

— Вернулся?! Где он? — спросил тот, оглядываясь.

— А вон у театра, — показал Петр Дмитриевич.

Вихров увидел, как к Кондратенко, стоявшему с чемоданом в руках, со всех сторон подбегали и подходили командиры. Сам он, смеясь, отвечал на вопросы товарищей.

— И у Исак Палыча был? — спрашивал высокий командир в летнем шлеме.

— А как же! И, понимаешь, стол скатертью был накрыт.

— Что ж тебе подавали?

Все, что положено. На первое суп. На второе котлеты.

— С картошкой?

— А как же. Конечно с картошкой. А на третье кисель.

Переглядываясь, командиры с завистью посматривали на счастливчика.

Побывать у Исака Павловича, открывшего в Кагане при штабе корпуса столовую, где играл «оркестр», состоявший из гармони, скрипки и бубна, считал в те времена своим долгом каждый, приехавший в командировку.

— И оркестр играл? — спрашивал у Кондратенко другой командир.

— Я же говорю — было все, что полагается, — отвечал Кондратенко. — А на ужин подавал рыбу и еще что-то такое — сам не пойму.

— Вкусное?

— Очень.

— А в кино был?

— Был.

— Что смотрел?

— «Медвежью свадьбу».

— Черт, и везет же людям! — с завистью сказал кто-то.

Увидев Вихрова, Кондратенко подошел к нему и доложил о прибытии.

— Пойдем, — предложил Вихров, — а то тебя тут затормошили совсем.

Они направились в эскадрон.

— У меня есть для тебя кое-что, — сказал Кондратенко, вынимая из полевой сумки и подавая Вихрову несколько писем.

— Ого! Сразу шесть штук! — обрадовался Вихров. Он просмотрел конверты и, узнав на них круглый почерк Сашеньки, бережно убрал в карман.

Они уже подходили к казармам, когда догнавший их посыльный из штаба доложил Вихрову, что его срочно вызывает командир полка.

Явившись к Кудряшову, Вихров получил приказ немедленно выступить с эскадроном в кишлак Караягач-ачик и, присоединившись к стоявшему там третьему эскадрону, ждать дальнейших распоряжений.