Солнце над Бабатагом

Увидев, что в кишлак ему не прорваться, Латыпов пустился по круто вьющейся вверх, заросшей кустами козьей тропинке. Когда он достиг половинной высоты скалы, у подошвы горы послышались выстрелы. По свисту пуль Латыпов понял, что стреляют по нему, и погнал лошадь вперед. Но тропинка была теперь так крута, что подниматься можно было лишь только. У подошвы вновь рассыпались выстрелы. Лошадь сделала несколько судорожных движений и упала, ткнувшись мордой в кусты. Тело Парды соскользнуло на землю.

Теперь, когда в густой заросли они не были видны, Латыпов решил осмотреть рапу товарища. Он перевалил Парду на спину и вскрикнул, увидев залитое кровью лицо. Взяв свою флягу, он обмыл рану.

— Парда! Парда! — звал Латыпов, стараясь влить оставшуюся воду в рот юноши.

Парда молчал.

Тогда Латыпов вынул нож, отрезал кусок чалмы и крепко обмотал голову раненого.

Внизу послышался шорох.

Латыпов осторожно раздвинул кусты. Вверх по тропинке крался рыжебородый басмач.

Латыпов прицелился в заросшее волосами лицо. Приклад толкнул в плечо. Басмач привскочил и, дернувшись, замер.

Парда застонал.

Латыпов быстро нагнулся к товарищу и встретил устремленный на него взгляд так хорошо знакомых ему карих с зеленоватой искоркой глаз.

— Башка мало-мало пропал? — спросил тихо Парда.

— Нет… Кожу порвала. Видно, рикошетом ударило, — радостно сказал Латыпов. — Слушай, надо бы нам повыше подняться, — он показал вверх, рукой. — Можешь идти?

— Воды! — попросил Парда.

Жадно напившись, он присел, но тут же повалился на спину.

— Андрюша, давай твоя шея, — заговорил Парда, кладя свою руку на плечо товарища. — Вутедаким манером. Айда!..

Часто останавливаясь, они взобрались, наконец, на вершину горы. Отсюда хорошо был виден Гилян.

Из кишлака доносились отдаленные звуки выстрелов. Крошечные фигуры людей сновали во дворах, тащили что-то и перебегали по плоским крышам кибиток.

— А ведь грабят, черти! — сказал Латыпов, приглядываясь. Он взял флягу Парды и, перед тем как напиться, взболтнул ее.

— Вода совсем мало остался, — сказал Парда.

29

Предположения Ладыгина о новом штурме не оправдались. Видимо, Казахбай понес большие потери и теперь решил взять осажденных измором. Басмачи не стреляли, но когда Ильвачев попробовал высунуться, из-за соседних дувалов сразу же защелкали выстрелы…

Кузьмич сидел возле Маринки и проверял ее пульс. Тут же находились Вихров, легко раненный в голову, Климов и пришедший на перевязку чернявый боец из первого взвода. Проверив пульс девушки, Кузьмич засудил рукава, достал из сумки ножницы и ловко разрезал залитую кровью материю.

Маринка, не приходя в себя, тяжело застонала.

— Ну, слава богу, колено цело, — сказал Кузьмич, ощупывая ногу девушки. — Ребята, да отойдите вы наконец, — сердито проговорил он. — Мало ли что пестра! Факт. Неудобно… Держите ногу, товарищ командир. Нет, вот так — на весу…

— Ну что? — тревожно спросил Вихров.

Кузьмич с опаской покачал головой.

— В кость, в бедро, а немного повыше — и в живот бы попала, — сказал он, нахмурившись.

— Что же теперь делать?

— В госпиталь надо, а то, боюсь, как бы хуже не стало. А какой тут госпиталь?..

Ночью Маринке стало хуже. У нее начался бред. Она лежала неподвижно с открытыми, но невидящими глазами и, держа руку Вихрова горячими пальцами, тихо шептала:

— Митя, милый, вот и приехал… А как я тебя ждала, дорогой… Голубчик… Сокол мой ясный, дружок… — Она называла его всеми нежными именами, какие только можно было придумать.

— О, черт! — воскликнул Кондратенко, сидевший тут же с Ильвачевым и Кузьмичом. — Если она только умрет, не возьму в плен ни одного басмача! — Он сердито ударил кулаком по колену.

— Пустяки говоришь, — отрывисто сказал Ильвачев, оглядываясь на Кузьмича, который громко откашливался, словно прочищал горло.

— Митя, милый… — быстро шептала Маринка. — Теперь мы больше никогда, никогда не расстанемся. Правда? Всегда будем вместе… Ну, поцелуй меня… Поцелуй…

Ильвачев взглянул на Вихрова.

— Чего же ты? Поцелуй ее. Может, ей лучше станет…

Он встал и, сморкаясь, вышел во двор.

Ладыгин сидел у бойницы.

— Ну как? — спросил он, когда Ильвачев подошел и присел подле него.

— Бредит, — хмуро сказал Ильвачев. — Температура высокая. В госпиталь ее надо…

— Где наши? Где бригада? Почему до сих пор нет никого? — проговорил с досадой Ладыгин.

Они не знали, да и не могли знать, из-за чего произошла задержка. Басмачи завалили ущелье на пути бригады, и теперь, встретив непроходимое препятствие, бойцы искали обходной путь, карабкались по кручам и скалам. Только мусульманский дивизион Куца, двигавшийся другой дорогой, в эту минуту вел бой с крупной бандой басмачей, настойчиво пробиваясь к Гиляну…

Небольшой костер, горевший подле дувала, отбрасывал вокруг яркие блики, выхватывал из тьмы забинтованные смуглые лица, летние шлемы и отсвечивал на ручном пулемете.

У бойниц чернели фигуры часовых. Изредка где-то вдали слышались выстрелы.

К костру подошел высокий боец в накинутой на плечи шинели. Он присел на корточки и, вынув кисет, стал крутить папироску.