Солнце над Бабатагом

Базар поражал множеством нищих. Всюду были видны жалкие фигуры в лохмотьях, сквозь которые просвечивало коричневое истощенное тело. Гнусавыми голосами они вымаливали себе подаяние, призывая на помощь Гукмата, Гуквара и Богоутдина.

Лекарь — табиб, творя вслух молитву, водил на цепи заросшего до самых глаз сумасшедшего в длинной до пяток рубашке. Сумасшедший пускал изо рта пузыри, подвывал и кривлялся.

Старый дервиш, сидевший в нише между лавчонками, зорко поглядывал по сторонам. Сейчас его взгляд остановился на заезжем афганском купце в черном сюртуке и круглой меховой шапке. Купец, жестикулируя, расхваливал каракулевые шкурки сухому старику с тонкой сморщенной шеей. Старик то чесал затылок под синей чалмой, то принимался высчитывать что-то, загибая тонкие черные пальцы.

Вдруг дервиш насторожился: по улице шел Улугбек. Он подошел к дервишу и, нагнувшись, шепнул ему что-то. Потом Улугбек бросил монету в деревянную чашку и направился вниз по базару.

Дервиш поднялся и, опираясь на посох, заковылял мимо торговых рядов.

В саду за мечетью стояла лошадь. Дервиш бросил посох, молодо вскочил в седло и пустил лошадь вскачь по дороге к видневшимся на холме развалинам древней крепости каттакурганских беков...

Перевалило за полдень. Среди толпы на базаре появились босоногие водоносы с бараньими бурдюками.

В глубине улицы послышались крики:

— Пошт! Пошт! Берегись!

Вырастая на фоне синего неба, под базарную крышу входил караван. В тяжелом воздухе плыл медный перезвон колокольчиков.

Верблюды шли медленной поступью, поводя по сторонам надменными мордами. Свалявшаяся шерсть, как хлопья нечесаной пакли, болталась на их худых голых ногах. Караван проплыл меж жавшихся к лавкам людей и вышел на открытый базар. Здесь, с самого края, в тени тополей звонко стучали кузнечные молоты. Красноватое пламя отбрасывало багровые отблески на обнаженные до пояса мускулистые фигуры кузнецов, работавших у наковальни. То один, то другой, оставив молот, отходил в. сторону, споласкивал руки в ведре и, вытерев их о прожженный кожаный фартук, вновь принимался бить молотом по раскаленному добела металлу, брызгавшему золотистыми искрами.

Дальше торговали овощами и фруктами. Целые груды плодов занимали пространство вплоть до стен белой мечети. Здесь были морковь, огурцы, абрикосы, алыча, маленькие скороспелые дыни — джюмджа, красный перец, кабачки, баклажаны, яблоки прошлогоднего сбора и гроздья беловатого с синим оттенком мелкого скороспелого винограда. Все это, разложенное на длинных прилавках, разогретое солнцем, испарялось на жаре, наполняя воздух терпкими запахами.

На открытом базаре среди продавцов и покупателей преобладало русское население города.

Седой крепкий старик с подкрученными усами, в форменной фуражке, по виду железнодорожный рабочий, сопровождаемый молодой стройной девушкой с длинными тяжелыми косаМи, ходил по рядам.

К девушке подошла шустрая кудрявая девчонка с корзинкой в руке.

— Тетя, вы не купите у меня лук? Последний,— сказала она.

— Почем?

— Восемь рублей.

«Как дешево»,— подумала Даша.

— Возьму... Только где свесим?

— А сейчас. Пойдемте.

Девчонка подошла к бородатому мужчине, торговавшему яблоками.

— А ну, дядя, позволь!— Она смело потянулась к весам, собираясь взвесить свой лук.

— Ты что? Куда? Нельзя! Нельзя!— забормотал торговец, прикрывая весы руками, словно их собирались отнять у него.

— У, жмот!— девчонка кинула на торговца презрительный взгляд.— А ну его! Пойдемте к другому. Вот к этому. К старичку.

Старый узбек только что взвесил сушеные груши, когда девочка, ни слова не говоря, положила лук на его весы.

— А ну, ставь два фунта!—решительно распорядилась она.

Ошеломленный старик молча повиновался.

— Не тянет,— девчонка мотнула кудрявой головой.— Ставь четверку... Нет, много. Восьмушку давай... А четверку сыми. Ах, дедушка, какой вы непонятливый!.. Так. Два фунта с походом,— объявила она.— Шестнадцать двадцать с вас. Давайте деньги.

Получив требуемое, девчонка скрылась в толпе.

— Ох и девка боевая! Такая не пропадет!—смеялся рябой парень, наблюдавший всю эту картину.

Старик и Даша подошли к торговке, продававшей баранину.

— Смотри, Дашенька, не эту ли ножку нам взять?— спросил старик, показывая на прилавок.

— Берите, берите, хороша баранина!—нараспев заговорила толстая торговка.— Молодой барашек и жирный. Уж лучше моего товара на всем базаре не сыщешь!

— Каждый свой товар хвалит,—сказал рабочий.

— А уж этот товар и не хваля каждый увидит,— подхватила девушка. На ее красивом, загорелом лице мелькнула улыбка.— Только дорого просите, а у нас и так расходы большие.

— К свадьбе готовимся. Красавицу вот свою выдаю,— пояснил старик.

— Дочка?

— Внучка моя.

— Ну, для невесты я уступлю,— весело заговорила торговка.— Ишь, какая глазастая да пригожая.— Она потянулась было к весам, но вдруг замерла, насторожившись:— Смотрите-ка! Горит, что ли, где?

Даша оглянулась. На окраине города поднимался высокий столб белого дыма.

— У хлопкового завода горит,—определил стоявший рядом человек с русой бородкой.