Солнце над Бабатагом

Раньше Назар-ака испытывал к этим неизвестным ему русским чувство страха, смешанного с любопытством. Теперь, после слов дервиша, он стал ощущать ненависть к ним. Как, у него отнимут жену, за которую он отдал единственную пару волов и стал навсегда рабом Рахманкула? Нет! Дудки! Этого он не допустит! Во всяком случае, без боя он ее не отдаст. Пусть только сунутся сюда эти неверные! Он выйдет в бой против них вместе с сыном Ташмурадом.

Так думал Назар-ака. Но если он по своему простодушию верил каждому слову дервиша, то такие люди, как Али-бобо, смотрели на это иначе. Али-бобо думал: «До сих пор беки и баи били нас, а теперь, выходит, мы должны биться за них?» Своей мыслью он поделился с Гайбуллой. Чайханщик испуганно взглянул на него и приложил палец к губам. Тогда Али-бобо совершенно резонно заметил, что на его старую Ходичу вряд ли кто позарится, так же как и на его имущество. Ведь у него, да и у большинства присутствующих, своей земли нет.

Теперь уже по всей котловине разносился исступленный вой дервишей.

Братья-медники Абдулла и Рахим стояли неподалеку от юрты. Дело заваривалось не на шутку. Чего доброго, им придется сменить молот на орудие. Посоветовавшись, братья решили покинуть под шумок место сборища. Незаметно выбравшись из толпы, они направились к скалам, за которыми начиналась сбегающая к Сурхану тропинка. Но едва они, ведя лошадь в поводу, прошли еще несколько шагов, из-за ближайшей скалы с криком выскочили сидевшие в засаде джигиты Ибрагим-бека. В ту же минуту братья оказались сбитыми с ног, и нукеры, скрутив им руки назад, потащили их к юрте.

— Ах вы, шелудивые псы!— гневно закричал мирза Мумин, когда нукеры, притащив братьев, бросили их к ногам мирзы.— Трусливые шакалы, сбежавшие еще до боя! Смотрите на этих изменников, пока я не приказал накроить ремней из их подлой шкуры!

— Кто вы такие?— сурово спросил, подойдя к ним, Ибрагим-бек.

— Мы б-братья-медники из Юрчи,— заикаясь и дрожа сказал толстый Абдулла.

— Медники? Гм... Ну ладно. Будете состоять при нашей особе и делать патроны,— милостиво сказал кур-баши.— А пока дать каждому из них по двадцати палок, чтобы больше не убегали!— приказал он, повернувшись к джигитам, смотревшим жадными глазами на новые халаты задержанных.

Крики юродивого заглушили вопли братьев.

— Правоверные!— кричал он.— Вступайте в священное войско светлейшего эмира Бухары! Или неверные кяфиры придут в ваши дома, выволокут за волосы ваших жен и дочерей и возьмут их в свои нечистые гаремы!

А сухой, как палка, дервиш с крашеной бородой вторил ему:

— Властью священного хазрета: все, кто откажется вступить в битву с неверными, будут подвергнуты казни, имущество их будет предано разграблению, а дети обращены в рабство!

«Вот действительно случай,— думал чайханщик Гайбулла, все имущество которого составляли пяти-ведерный самовар, три пары пиал и фунтов шесть зеленого чая.— Как ни поверни, а выходит, что придется на старости лет вступать в отряд бека».

Но, к его большой радости, оказалось, что стариков не принимают, а берут только молодых — по одному человеку с пяти домов кишлака или аула.

Среди народа большинство поверило лживым речам дервишей. Назар-ака одним из первых вписал сына своего Ташмурада в списки джигитов.

Так юноша Ташмурад вступил в отряд своего помещика Мустафакул-бека и стал его нукером...

В эту же ночь тысячи семей, не желавшие идти в бой за эмира, потянулись в глухие горы. Люди ехали и шли, озираясь, прислушиваясь к шорохам ночи. Но пока вокруг все было спокойно. Только в стороне Бабатага в темном небе, трепеща, разливался Красноватый отблеск огня. Это по приказу Энвер-паши жгли-кишлаки, отказавшиеся дать джигитов эмиру бухарскому.

6

По широкому коридору, устланному ковровой дорожкой, шел легкой походкой молодой худощавый командир невысокого роста.

Свернув под арку, он толкнул дверь с белой табличкой, вошел в комнату и спросил у сидевшего за столом адъютанта, можно ли видеть начальника.

— А кто вы будете, товарищ?

— Командир полка Лихарев.

Адъютант поднялся со стула, быстро прошел в соседнюю комнату и тут же вернулся, сказав, что командира полка просят войти.

Ипполитов встретил Лихарева у порога кабинета.

— Очень, очень рад видеть вас, Всеволод Александрович,— говорил он, крепко пожимая руку командира полка,— Слышал, как вы лихо разделали Кур-Ширмата. Командующий фронтом очень вами доволен.

Лихарев пожал плечами.

— Я здесь совершенно не при чем, Дмитрий Романович,.— произнес он с обычным спокойствием.

— Как то есть? Ваш же полк!

— Мало ли что... Там, я говорю, все дело решил головной эскадрон. Дудкин отличился. Старый буденновец,— продолжал Лихарев, по знаку Ипполитова присаживаясь напротив него. Он снял фуражку и провел рукой по зачесанным назад волосам,— Я преследовал уже разбитого противника. Не велика победа, я говорю.

— Не будем спорить. Нам все отлично известно...— Ипполитов помолчал,—Да. Так чем могу служить?— Ипполитов с глубокой симпатией посмотрел на командира полка.

— Я по поводу нового назначения.

— А что, не устраивает?