Солнце над Бабатагом

Вихров расплатился с извозчиком, взял свои вещи и, узнав, что квартира номер четыре находится во флигеле, перешел двор и поднялся на крыльцо. Широкая, крашенная масляной краской чистая лестница привела его на второй этаж.

Он позвонил.

По быстрому стуку шагов за дверью, по тому, как забилось сердце и захватило дыхание, Вихров понял: она, Сашенька! А сам подумал: «А вдруг не она!»

Звякнула цепочка. Дверь растворилась.

В передней было полутемно, и он не сразу увидел ее.

Девушка с радостным криком бросилась к нему на шею и осыпала поцелуями его загорелое, огрубевшее в походах лицо.

— Алеша!.. Родной!.. Приехал!..— со слезами на глазах говорила она, то отталкивая Внхрова, чтобы посмотреть на него, то вновь прижимаясь к нему.

— Ну что же мы стоим!—спохватилась она.— Заходи!

— О, как у тебя хорошо!—произнес Вихров, оглядывая большую комнату с камином и широким венецианским окном.— А там что?—он кивнул на закрытую дверь.

— Ванна... Вот ты сейчас выкупаешься с дороги. Потом я тебя накормлю, и тогда поговорим.

— Потом, потом,— Вихров взял Сашеньку на руки и начал кружиться по комнате.— Пушиночка!.. А ведь ты стала в тысячу раз лучше,— говорил он всматриваясь в милое ему, похорошевшее лицо с излучаюшими ласку глазами.

— А ты возмужал.

— Ты хочешь сказать, постарел?

— Что ты! Господь с тобой. Ведь ты был тогда совсем мальчик. А теперь мужчиной стал. А загорел! Прямо шоколадный какой-то... Пять лет! Пять лет, как сон, прошли,— говорила Сашенька, то словно пытаясь освободиться из объятий Вихрова, то ласкаясь к нему.

— Ну иди скорей, купайся, а я накрою на стол,— сказал она, когда Вихров с размаху, но осторожно посадил ее в «кресло...

— Ну, как там, Алешенька, трудно, страшно было?— спрашивала Сашенька за ужином, глядя на Вихрова счастливыми глазами.

— А ты помнишь наш разговор тогда, на польском фронте?— отвечал он, беря ее руку.— Ты мне сказала: «Живи. Непременно живи». Вот я и выжил. Ни малярия, ни пуля меня не взяла.— И он начал рассказывать, сам увлекаясь рассказом. Он вставал, ходил по комнате, снова садился и, волнуясь, прикуривал папиросу одну от другой.

— Ты много куришь, Алеша,— тихо заметила Сашенька, глядя на него своими большими синими глазами.

— Да, но сейчас я не могу...

Воспоминания нахлынули и захватили Вихрова. Не кончив одного, он перескакивал на другое событие, как это бывает, когда хочется рассказать сразу обо всем.

Однако высказать все в одну ночь он не успел. Слишком много было пережито.

Когда он рассказал о походе в Гилян, Сашенька поднялась, подошла к нему и нежно сказала:

— Сколько тебе пришлось испытать, родной мой! Как хорошо, что теперь все это позади.— А потом подумала: «Боже мой, боже мой, за что мне такое счастье?!»

Она провела рукой по его волосам. Вихров поднял голову и тут только заметил, что в комнате стало светло. Ночь прошла незаметно...

Испытывая необычайную легкость в молодом сильном теле, Вихров шел по обсаженной липами улице. В темно-зеленой листве пели птицы, и ему казалось, что в его душе тоже все ликовало и пело. Пройдя в конец улицы, он свернул влево и направился по бульвару Кик-видзе, где, как сказала ему Сашенька, в бывших кирасирских казармах стоял его полк.

Навстречу ему шел эскадрон. Всадники, все в синих рейтузах, ехали, сохраняя в рядах строгий порядок. Упитанные рыжие лошади пофыркивали, упруго перебирали ногами. На пиках вились мотыльками желто-синие язычки флюгеров. Эскадрон проходил, и Вихров видел розовые, здоровые лица бойцов под желтыми околышами нарядных фуражек. Командир, повернув голову, с любопытством смотрел на Вихрова, который тоже смотрел на него, стараясь вспомнить, где он уже видел это смелое молодое лицо. Но тут командир отвернул от строя, рысью подъехал к нему и веселым голосом крикнул:

— Привет от бойцов Туркестанского фронта!.. Здорово, Вихров! Ты чего тут, браток?

— Шаробурко? Яков Сергеич!— радостно вскрикнул Вихров, узнав командира, с которым встречался еще в годы гражданской войны.

Шаробурко слез с лошади. Старые товарищи пожали руки друг другу.

— Яков Сергеевич, я не пойму, почему ты приветствовал меня от имени бойцов Туркестанского фронта?— спросил Вихров, с недоумением глядя на него.

— А я только месяц как приехал из Туркестана.

— Вот совпадение! А я только вчера оттуда. Ты в какой части служил?

— Во второй туркестанской бригаде. В Фергане. Ушаков командовал. Потомок адмирала. Слыхал?

— Как же я ничего о тебе не слыхал?

— Гм... А о шайтан-командире слыхал?

— Ну как же! Конечно!

— Вот я и есть шайтан-командир,— сказал, смеясь, Шаробурко.

Вихров смотрел на него, вспоминая рассказы об отчаянной смелости этого человека, прозванного басмачами шайтан - командиром.

— Ну, дай я еще раз пожму твою руку за это,-сказал Вихров, улыбаясь.

— Так вот,— заговорил Шаробурко,— они, басмачи мне все записки писали: «Шара-бара, переходи к нам, Много денег дадим. В каждом кишлаке женить будем», Да ты не к нам ли приехал?— спросил он.

— В двадцать второй полк.

— К нам. Ты кто по должности?

— Командир эскадрона.

— Вот и хорошо. У нас как раз второй эскадрон свободен.