— С Винтерфеллом ты справляешься хорошо… Санса уничтожит меня самого, если я позволю Дейенерис Таргариен убить тебя из-за угрозы, что у нее могут отнять власть.
— Дейенерис жадная на власть?
— Дейенерис очень долго жила в мечтах о завоевании Железного трона, не думаю, что она захочет отдавать его кому-то другому.
Джон подошел к окну и стал внимательно наблюдать за снежинками, что падали с неба и плавно ложились на землю. Предрассветные сумерки начали понемногу рассеивать холодную темноту. Совсем скоро им предстояло покинуть в Винтерфелл и направиться навстречу неизвестности.
— Все что меня интересует — это благополучие моей семьи и чтобы в королевстве вновь все стало спокойно. Если для этого понадобиться сесть на трон мне, то я готов. Но если благополучие, о котором я мечтаю, способна принести и королева Дейенерис, то я откажусь от своих прав на престол, лишь бы больше не проливалась невинная кровь, — сказал мужчина.
Оберин лишь кивнул на эти слова, понимая, что Джон не лукавит и говорит правду. В нем прекрасно сочетались благородство Старков и царственность Таргариенов. Принц даже на мгновение подумал, что из Сноу получился бы король не хуже, чем из Дейенерис королева.
Конечно, они не собирались скрывать эти тайну всю жизнь. Как известно, королева Дейенерис не может иметь детей, родственная связь с Джоном вполне может сыграть самой Таргариен на руку, если вдруг необходимость в наследниках появится. Но вначале надо было просто немного сблизить Дейенерис и Джона, чтобы в тот момент, когда правда станет всем известна, она не сомневалась в его честности и благородстве.
Тьма отступала с каждой минутой. Из богорощи послышался протяжный вой лютоволков.
«Пора!», — резко подумалось Оберину и он поднялся на ноги.
— На всякий случай, советую получше запомнить стены замка.
Джон повернулся к принцу и по его лицу было видно, что он не понимает, к чему были сказаны слова.
— Если нас всех ждет смерть, первое, что мы начнем вспоминать в последний момент жизни — это стены родного дома.
С губ Джона сорвался судорожный вздох и он кивнул, снова отворачиваясь к окну и чувствуя зарождающийся в душе страх. Последний путь. Последний бой. Впереди лишь неизвестность… Правда Джон все равно не мог понять, чего боится больше: смерти или итога, который знают одни лишь боги.
— Собираемся в главном дворе, рядом с конюшнями, — сказал Сноу. — Я отлучусь ненадолго и вернусь.
Оберин лишь кивнул на эти слова, догадываясь, куда именно сейчас пойдет Джон. Не то чтобы он считал Старков набожными, но Старых богов они глубоко почитали, поэтому принц предполагал, что Сноу направится в богорощу, чтобы помолиться стоя на коленях перед печальным ликом сердце-древа. Ничто так не придает уверенности, как молитва богам, ведь так вольно-невольно надеешься, что возможно они услышали тебя, что они смилуются.
На улице было необычайно тихо, но почему-то затишье казалось угрожающим, словно природа замерла в ожидании чего-то плохого, ужасного. Джон слишком долго жил, скрывая свое душевное беспокойство и свои внутренние страхи, Джон часто оказывался преданным и часто сталкивался с несправедливостью, Джон видел в затишье только угрозу и никак не мог умиротвориться данной обстановкой.
Покой накрыл только в богороще. Священная земля никак не могла не внушить спокойствия. Казалось, что от внешнего мира его отгородила невидимая прочная стена и что все беды остались позади. Теперь Джон понимал, почему покойный Эддард Старк всегда посещал богорощу в минуты невзгод.
Сноу остановился и удивленно посмотрел на съежившуюся фигурку, которая сидела прямо на снегу и смотрела на печальный лик Старого бога. До него донесся тихий шепот, но понять о чем именно просят, он не мог.
— Я никогда не верила в богов, ни в Старых, ни в Новых, — раздался твердый голосок, который для Джона уже был все равно что родным, — что могут печальные лики? Как они в состоянии помочь?
Тиена поднялась на ноги и обернувшись, посмотрела на мужчину, который стоял не шевелясь.
— Но когда я впервые пришла в богорощу, я вдруг почувствовала… Как будто кто-то находится рядом со мной, неотрывно следит, смотрит, наблюдает, но это не пугало, наоборот, внушало спокойствие, потому что наблюдение можно было сравнить со взором родителя, который постоянно боится потерять из поле зрения свое дитя.
— А ты говорила, что Север никак нельзя полюбить, — мягко улыбнулся Джон и подошел к девушке.
— Я приняла холод, снег, ледяной ветер и эту веру ради тебя… и ради тебя готова ее отпустить.
— Тиена…
Она приложила палец к его губам, а затем, приблизившись, поцеловала его, стараясь вложить в свой поцелуй всю ту нежность, которая была для нее непривычной, непонятной, но которую она невольно испытывала к Джону, стоило лишь подумать о нем.
— Дождись меня, — прошептал он, оторвавшись от девушки.
— Это будет неправильно…
— Тиена, просто дождись. Иначе я не вернусь. Север станет совсем холодным без тебя, а стены Винтерфелла пустыми. Просто останься здесь и жди меня, тогда я точно вернусь.