Солнце сияло

Из ворот навстречу нам вышел Федя. Он был в длинном темно-синем пальто толстой шерсти (кашемировом, научусь я разбираться позднее), с белым шелковым кашне на шее под воротом, на талии пальто было перетянуто захлестнутым в узел широким и тоже длинным, таким же шерстяным темно-синим поясом — концы его свисали едва не до пол. Потом такие пальто — как знак благополучия и успешливости в делах — станут носить многие, но впервые я увидел такое пальто на Феде.

— Здравствуй, Сашок, — пожал он руку казаку, оказавшемуся к нему ближе других. — Рад тебя видеть. Молодец, что приехал.

— О чем базар, Федя, — отвечая на его рукопожатие, сказал Сашок. — Мы тебе что помочь всегда с удовольствием.

— Здравствуй, Колян, — подал Федя руку следующему казаку.

Последнему Федя пожал руку мне.

— Вот правильно, что приехал, — сказал Федя. — Друзьям нужно в беде помогать. И они тебе отплатят тем же.

Голос его был исполнен суровой ласковости.

Я начал отвечать Феде что-то вроде того, что друг мне Стас и я помогаю ему, но Федя уже не слушал меня. Он поманил к себе Стаса и, вытащив из внутреннего кармана, дал ему что-то, напоминающее формой закругленный на ребрах брусок в защитного цвета брезентовой обтяжке:

— Покараулишь их здесь. Направишь на место — и сам следом.

Стас быстрым движением вытянул из торцовой грани бруска телескопический прут, вбил его обратно и отправил брусок с антенной в карман куртки.

— О'кей. И тут же следом.

Я удивился. Стас обращался с бруском как с хорошо ему известной вещью.

— Двинули, — махнул рукой Федя, показывая направление движения — в кладбищенские ворота.

— А не загоношат? — кивнул Ленчик на одноэтажное строение рядом с воротами, надо думать — администрацию кладбища.

— Не загоношат, — коротко отозвался Федя. — Наоборот.

На кладбище позади дома администрации укромно стояла длиннотелая серебристая шведская «Вольво» Феди. Миновав очищенную от снега просторную площадку перед лесными зарослями, заваленную по периметру разбитыми памятниками и перекореженными ржавыми оградками, мы двинулись по дороге между могилами в глубь кладбища. Наплывающие сумерки, только мы ступили под скелетный ажур смыкающихся в вышине крон, тотчас сделались густы, лица моих спутников погасли, утратив черты. Мы стали не людьми — силуэтами.

Могилы отступили в стороны, деревья разомкнули кроны — дорога вывела нас на новую очищенную от снега площадку. Здесь, наверное, разворачивались катафалки.

— Стоим! — вскинул вверх руки Федя.

И только мы успели подчиниться его приказу, за пазухой у него зазуммерило.

Федя торопливо влез рукой в вырез пальто на груди, и рука вынырнула оттуда с таким же бруском в брезентовой обтяжке, что получил Стас.

Тут, когда он поднес брусок к уху, я понял, что вижу знаменитые токи-уоки, переносные армейские рации близкого действия. О мобильных телефонах тогда еще только ходили слухи, и токи-уоки — ничего круче этого не было.

Федя вбил антенну обратно в тело токи-уоки и объявил, быстро окидывая всех взглядом:

— Подъезжают. Две тачки.

Ласковости в выражении его лица больше не было. Теперь это было лицо одной суровости.

— Что, может, мне с кем еще отойти? — осевшим, словно бы вывернутым наизнанку голосом скороговоркой сыпанул Леха. — Так, недалеко чтоб. За деревьями тут?

— Зачем? — глядя в направлении ворот, скрытых сейчас от глаза изгибом дороги, уронил Федя.

— Ну, как зачем. На всякий случай. Если вдруг что…

— Без всяких «вдруг». — Федя взглянул на Леху. — Никаких «вдруг» быть не должно. Шило не забыли?

— Конечно, нет. Вот, — откликнулся Сашок, доставая из кармана кожаный чехол с торчащей из него круглой отполированной деревянной ручкой. — И у Коляна.

— Вот и хорошо, — сказал Федя. — Только подъедут — и чтоб сразу. Обе тачки.

— О чем базар, Федя, — ответил Сашок. — Дело известное.

В глубине скелетно-ажурной арки, образованной кронами деревьев, из-за изгиба дороги вынырнула одна машина, затем другая. Первой шла черная «Волга», второй серые «Жигули»-семерка.

— Все, ребята, напряглись. Главное, не бздеть, — почему-то вполголоса произнес Федя. — Покажем, кто здесь хозяин.

— Покажем. Хрена ли, — сливаясь голосами, отозвались Колян с Ленчиком.

Я с таким тщанием восстанавливаю в памяти все эти предшествовавшие «стрелке» подробности, потому что случившееся на ней проведет между мной и Стасом разделительную черту, которую мы уже не сумеем преодолеть. А то, что было дальше, после того, как «Волга» с «семеркой» выкатили на площадку, двери их раскрылись и оттуда выбрался сначала Стас, а потом один за другим посыпались ребята в похожих на мою, разноцветных китайских куртках-пуховиках и, наконец, через паузу, появился тип в таком же, как у Феди, длинном кашемировом пальто с белым кашне на шее, вот это все, что было после, в памяти у меня только отдельными эпизодами — точно так, как новогодняя ночь у Иры, когда я уже заступил грань.