Читаем Солоневич полностью

Газета сообщила также о том, что Николай Михайлов предчувствовал свою гибель. Накануне покушения Николай и Юрий обедали в ресторане. Хозяин и официанты обратили внимание на плохое настроение Михайлова. Он отказался от еды. Когда его спросили о причине, Николай ответил неопределённо: «Меня что-то мучит». По мнению автора статьи, Михайлов допускал, что угрозы против доктора Солоневича могут быть опасны и для него.

Полиция обыскивала квартиру-редакцию несколько раз. Были изъяты архивы и переписка. При осмотрах обнаружили крупные суммы в иностранной валюте — от долларов до немецких марок. По сообщениям газет «Новая камбана» и «Утро», Иван Солоневич получал деньги со всего света: абонемент за газету, от продажи книг, добровольных пожертвований. Ссылаясь на «друзей семьи», газеты утверждали, что часть денег была «припрятана» Тамарой на чёрный день. Она якобы часто говорила мужу: «Тебя могут убить, а я должна обеспечить какими-либо средствами будущее нашего Юры». Изъятая валюта была передана Болгарскому народному банку.

С филателистической коллекцией Солоневичей (некоторые подписчики «Голоса России» расплачивались почтовыми марками) полиция поступила проще, без формальностей. Альбомы с марками, многие из которых представляли значительную ценность, просто «пропали».

Борис дозвонился до брата из Брюсселя 4 февраля, чтобы убедиться в достоверности сообщений о террористическом акте. В тот же день он направил Ивану и Юрию телеграмму с соболезнованиями. На похороны не приехал.

Газета «Зора» от 5 февраля со ссылкой на источники в полиции отметила, что агенты не заметили никакого внешнего проявления скорби, никаких слёз у Ивана Солоневича. Даже больше: через некоторое время после взрыва Солоневич бродил по комнатам и тихо насвистывал, увлечённый своими мыслями. Подобное не соответствующее тяжести момента поведение Ивана позже интерпретировалось его врагами как косвенное доказательство самопокушения. Поэтому, мол, и насвистывал, — всё удалось! То, что Иван переживал тяжелейший шок от гибели жены, что она стала жертвой бомбы, предназначенной для него, журналистами почему-то не принималось во внимание.

Другая газета — «Утро» — в тот же день опубликовала пространное интервью с Иваном, в котором он рассказал о практических результатах семейной антисоветской работы, давая понять, что именно это привело к бомбовой атаке со стороны Советов:

«Прочитанные доклады: в Финляндии — 9, Болгарии — 12, Югославии — 10, Швейцарии — 6, Франции — 15, Бельгии —11, Австрии — 4.

Нами опубликованы следующие книги:

Мои: „Россия в концлагере“ — в двух русских изданиях, 4 — немецких, 1 — польском, 1 — хорватском, американском, английском, 3 — чешских, 1 — голландском. Эта книга переводится на сербский, испанский, французский, итальянский, шведский, норвежский, датский и японский языки; „Памир“ — два русских издания. Переводится на немецкий, английский, польский, шведский и французский языки.

Борис Солоневич: „Молодёжь и ГПУ“ — два русских издания. Переводится на немецкий, французский и английский языки. Тамара Солоневич: „Записки советской переводчицы“ — два русских издания, 2 — немецких, 1 — польское. Переводится на французский и английский языки.

Мы издали с пропагандистской целью на болгарском языке 4 брошюры: „В колхозе“, „День врача в концлагере“, „Товарищ Ягода“, „Тайна Соловецкого монастыря“.

С 20 июня 1936 года мы издаём газету „Голос России“, которая имеет 7–8 тысяч экземпляров тиража. Газета распространяется в 52-х государствах, главным образом во Франции и Америке.

Мы будем до конца продолжать нашу борьбу против большевизма, так как считаем, что большевизм — громадное зло и величайшая опасность для человеческой культуры и человеческой жизни».


Отпевание погибших прошло в соборе Святой Софии. Почти вся русская колония и немало сочувствующих болгар проводили в последний путь Тамару Солоневич и Николая Михайлова. Впереди траурной процессии несли венки, перевитые лентами национального русского триколора, и вслед за ними над многотысячной толпой — в сильных руках студентов-спортсменов — плыли гробы. Вдоль маршрута бесконечного человеческого потока были расставлены усиленные наряды полиции. Власти опасались новых покушений «бомбистов».

После того как гроб Тамары был опущен в могилу, Иван обнял сына и в наступившей пронзительной тишине произнёс вполголоса:

— Юрий, теперь борьба до конца…

Слова предназначались только сыну, но были услышаны многими.

Никаких речей не произносилось. В отчётах о похоронах столичные газеты единодушно отметили: «Общее мнение эмиграции и болгарской общественности: покушение — дело рук здешней легации Советов».


Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное