Читаем Солоневич полностью

Бискупский познакомил Солоневича с сотрудниками. Его секретарь — Пётр Николаевич Шабельский-Борк, участник Гражданской войны, литератор, писавший под псевдонимом Старый Кирибей. Пётр Николаевич немцев похвалил, сказал, что такого отеческого отношения к русским, как в Германии — нет нигде в Европе. На работу бюро дают 10 тысяч марок в месяц. Оклады — хорошие… Заместитель Бискупского — Сергей Владимирович Таборицкий, сын статского советника, высокий, худощавый. От него попахивало вином, видимо, «образовался подходящий повод». По его отрывистой импульсивной речи и резким движениям чувствовалось, что он — человек быстрых решений, не слишком озабочивающийся последствиями. Таборицкий жил в Германии с 1919 года. В эмиграции впервые услышали о нём после его неудавшегося покушения на Гучкова на одной из берлинских улиц. В марте 1922 года Таборицкий вновь стрелял — в Милюкова. Пуля прошла мимо, был убит другой — Владимир Дмитриевич Набоков. Убийцу осудили на 12 лет каторги, но уже через пять лет он оказался на свободе. Идеи Гитлера Таборицкий безоговорочно разделял и потому вступил в НСДАП [153].

Прощаясь с Солоневичем, Бискупский по собственной инициативе затронул тему получения немецких «дотаций» на ведение антисоветской работы. Генерал был категоричен:

— В этом плане шансов у вас нет никаких. Попытайтесь обратиться в «Антикоминтерн». Если нужно будет, я вас порекомендую. Но в успехе я сомневаюсь. Мы здесь столько лет живём, но ни одного пфеннига на эти цели от немцев не получили…


Следующим, кого Иван посетил в Берлине, был барон Меллер-Закомельский. Два года назад он доброжелательно отнёсся к предложению Солоневича о сотрудничестве в распространении «Голоса России» через ячейки РНСД.

Солоневич хорошо знал публицистику Мельского, считал его ведущим журналистом Русского Зарубежья, искренне озабоченным темой будущего России и её политического устройства. Ещё в 1920-е годы он зарекомендовал себя как знаток «еврейского вопроса», поэтому либеральная эмигрантская пресса неизменно клеймила его как черносотенца и погромщика. В Берлин Мельский переехал из Парижа после прихода к власти нацистов. Иван знал, что барон возглавлял также Кружок российских культурно-политических изучений, организационно связанный с РНСД, и на скудные немецкие дотации издавал «Осведомительный вестник Отдела пропаганды РНСД», в котором позитивно оценивалась «историческая миссия Гитлера по преобразованию Европы».

Несмотря на комплименты в адрес фюрера и национал-социализма, политически безобидный для нацистов «Вестник», делавший упор на антикоммунистическую и еврейскую проблематику, был закрыт в начале 1939 года, что для Солоневича стало очередным доказательством «высокомерия и неблагодарности нацистов».

Мельский, седеющий брюнет лет пятидесяти, среднего роста, встретил Ивана любезно. Он заметно прихрамывал и при ходьбе опирался на трость. Из зала партийного штаба доносились звуки рояля, невидимый исполнитель пел арию из «Демона».

— Это Смирнов, один из наших членов, — с улыбкой пояснил Мельский. — Репетировать ему негде, вот и приходит к нам — распеваться.

У Солоневича сложилось впечатление, что Мельский был откровенен, рассказывая о работе РНСД «на советском направлении». Так, он сообщил, что поддерживает связь через немецкие посольства с партийными ячейками в странах-лимитрофах, направляя им для распространения и заброски в СССР литературу, брошюры и газеты, «близкие по духу» его собственному «Вестнику». Пояснил, что старается вести пропагандистскую работу без лишнего шума. С 1935 года, рассказывал Мельский, он проводит семинары закрытого типа, на которых готовятся кадры для будущей России. В качестве преподавателей приглашаются профессора из Немецкого института политических наук Геббельса. В июле 1937 года Мельский подписал от имени штаба своей организации соглашение о «пакте» РНСД с Российским фашистским союзом (РФС) Родзаевского, сделав, таким образом, первый шаг к оформлению будущего Российского национального фронта (РНФ).

Мельский признался, что испытывает огромные трудности в своей работе, часто из-за отсутствия денежных средств («немцы — скупая нация!»), нередко по вине фанатиков-нацистов, которые в каждом русском видят врага.

— Как видишь, мы ведём упорную, конкретную работу «на перспективу», веря, что час возвращения в Россию рано или поздно настанет, — подытожил он свой рассказ.

Слухи о том, что Мельский является платным агентом гестапо, Солоневич называл «типичными побрехушками эмиграции». Он даже нашёл возможность опровергнуть их в «Нашей газете». Про «деньги гестапо» писать открытым текстом было сложно, поэтому Иван несколько смягчил тему:

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное