Читаем Солоневич полностью

Приятель Ивана в силу своей горячности отмахнулся от назойливых визитёров, но когда почувствовал, что существование его фирмы находится под угрозой, всполошился. Ещё бы: многие клиенты стали его избегать. С Советской Россией все связи он давно прервал и никоим образом не мог затребовать оттуда соответствующие справки. Солоневич обещал инженеру помочь и вскоре выяснил, что из «расовой ловушки» можно выбраться двумя основными путями. Первый вариант: нанять за определённую сумму марок и бутылку шнапса трёх свидетелей, которые могли подтвердить в суде под клятвой «арийскую безупречность бабушек и дедушек». Второй вариант: прибегнуть к услугам некоего русского профессора генеалогии, работавшего в Кенигсбергском университете. Он вывез из России тома родословных книг дворянства и за плату выдавал липовые справки, которые (тоже за плату) принимались службами, контролирующими «расовую состоятельность».

Инженеру И., чтобы не потерять кинофирму, пришлось «откупаться» от бюрократов, боровшихся с «излишками» еврейской крови в арийских телах. Во всей этой расовой параферналии Солоневич выявил для себя две стороны монеты: «Арийское законодательство отдавало немецких евреев на полное растерзание немецким партийцам. Но и немецкое [население] было обложено тяжкой данью — моральной и материальной». Путём нехитрых подсчётов писатель определил, что «раса господ» должна была получить в общей сложности около 100 миллионов арийских удостоверений, получивших в русских эмигрантских кругах название «жидомеров». Получение справок открывало безграничное поле деятельности для вымогательства, шантажа и издевательств, на которые столь падки профессиональные бюрократы.

Для Солоневича советские и нацистские бюрократы — близнецы-братья. Они работают по одним и тем же схемам, только один, скажем, «удостоверяет» пролетарские корни «подателя сего документа», а другой — принадлежность к высшей расе. И в Германии, и в СССР узурпаторы власти (нацисты и большевики) апеллируют к своим народам как к «мессиям», призванным спасти человечество, и они же через всесильный бюрократический аппарат «превращают их в бессловесное и бесправное быдло».


После согласования с Солоневичем 12 апреля 1940 года Левашов разослал по «берлогам» циркуляр-разъяснение о причинах «приостановления» выхода «Нашей газеты». «С первых же номеров газеты — отмечалось в циркуляре — приходилось бороться за её существование и парировать, часто в самый последний момент, удары, готовые её поразить. Ни один из 65 номеров не вышел в нормальных условиях».

Левашов отметил, что с началом войны противники «Нашей газеты» заметно активизировались. В полицейские инстанции различных стран Европы посыпалась новая серия доносов, в которых Ивана Солоневича называли двойным шпионом: и ГПУ, и гестапо. В Болгарии доносы были приняты во внимание. Там Солоневичу поставили в вину не «шпионаж», а излишне «антисоветский тон» издания, который якобы мог поссорить болгарское правительство с Москвой на фоне «прогрессирующей дружбы с Советами».

В циркуляре Левашова подчёркивалось, что если возобновления газеты добиться не удастся, то софийская редакция попытается наладить издание журнала. В качестве промежуточной альтернативы планировалось издание серии брошюр на острые темы современности и отдельных глав «Белой Империи».

Левашов призвал «штабс-капитанов» проявить терпение, верить, что «будут восстановлены те оборвавшиеся сейчас ниточки, по которым в души истинно русских людей шла энергия и воля Ивана Лукьяновича к борьбе за возрождение России и создание понятной идеи, которая может быть противопоставлена идее коммунизма».

На время вынужденного молчания Ивана Солоневича циркуляр предлагал «штабс-капитанам» заняться приведением в порядок «умственного багажа» и изучать работы Солоневича. Задача предельно ясная: при первой возможности всё это будет применено на практике. В документе рекомендовалось использовать опыт изучения «Белой Империи» одной из «берлог». Например, рекомендовалось начать изучение с тщательной проработки главы «Дух народа» по темам: формы нового мира, обусловленные великим и славным прошлым России; динамика нашего развития; внутренняя ценность русского народа; самобытный русский государственный инстинкт; литературное кривое зеркало; «теория» о русской лени; территориальное расширение России и т. д.[162]

И ещё один тезис персонального характера:

«Иван Лукьянович не в силах сам со всем справиться — мы должны ему помочь. Он должен знать, что имеет в своём распоряжении совершенно определённый и готовый кадр помощников и проводников его идеи».

Циркуляр как бы уведомлял «штабс-капитанов»: приближается час, когда их патриотизм и готовность к жертвенному служению родине будут востребованы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное