Читаем Солоневич полностью

«В Берлине распространяется брошюра Владимира Карловича Аргенландера, активиста белоэмигрантского движения. По содержанию этот труд — точная копия взглядов Солоневича и К°, разница лишь в том, что автор озабочен созданием Соборной народной монархии, а Солоневич сам хочет быть диктатором. Аргенландер считает, что после войны с Германией Россию ожидает анархия. Этим хаосом автор брошюры и его друзья надеются воспользоваться, чтобы восстановить монархию во главе с сыном покойного великого кн. Кирилла Владимировича. По оценкам Аргенландера, „эмиграция разгромлена: у неё нет территории, нет платформы, все перегрызлись и перессорились, живут прошлым“.

У эмиграции есть сейчас один вождь — Иван Солоневич. В момент анархии в России за ним пойдут все, как один человек. В Советском Союзе он намерен опираться на многотысячную армию, сидящую в лагерях. Рядом с ним — генерал Бискупский и Мельский. Вокруг этого центра никто не группируется в данный момент, но он пользуется огромной популярностью среди всех белоэмигрантов. Правда, есть опасения, что большевики могут покончить с Солоневичем, как они покончили с Миллером. Этим и объясняется скрытность его существования. Напрямую в России сейчас ничего нельзя сделать, ни через посольства, ни через эмиссаров. Все моментально попадаются, контрразведка НКВД работает блестяще.

Бискупский и Меллер (люди очень нестойкие, продажные) поставлены Гитлером как бы руководителями всей эмиграции. У них широкие полномочия. Им, в общем-то, немцы доверяют. Например, по рекомендации Бискупского был взят на работу в Гестапо Павел Петрович Жемчужин. Аргенландеру — этому полному ничтожеству — дали место на военном заводе. Он занимается кадрами — кого оставить, кого отправить на фронт и т. п. Сейчас эмиграция, даже её верхушка в лице Солоневича, который считается практиком, не думает предпринимать чего-либо решительного. Надо ждать действий Гитлера, окончания войны, развала Сов. Союза. Но армия из бывших кадровых офицеров есть, есть вожди, Царь. Немцы расчистят дорогу, за ней хлынет Русское Зарубежье. Вот она — чёткая концепция современной эмиграции.

В русских церквях в Германии молятся о здравии Гитлера и о ниспослании всем его врагам бед земных и небесных. Вообще, церковь — это единственное место, где эмиграция приобретает брошюры и газеты, нелегально читает лекции, содержание которых не просмотрено предварительно немецкими властями. Брошюры и журнал Солоневича распространяются во время церковных служб. Вся эмиграция ударилась в религиозность, церкви всегда переполнены, и вести всяческую агитацию весьма легко».


Изредка через общих знакомых до Ивана доходили сведения о жизни брата. Борис работал в Антверпене представителем «Нового слова», имел официальную немецкую карточку журналиста, которая открывала ему много дверей, обычно закрытых для русских. В предвидении «грандиозных мировых событий» Борис выучил немецкий язык. Он считал, что весной 1941-го «мордобой» между русскими и немцами будет почти неизбежным. По его оценкам, одна из причин — экономическая: Германия получила только 10 процентов того, что Советский Союз обещал поставить, и это стало источником серьёзных трений. Борис полагал, что Германия стоит перед двумя возможностями накануне войны на Востоке: воевать, завоёвывать, грабить и — поддерживать свою власть штыками. Или же — воевать, вызвать и поддержать национальную революцию и войти в союз с национальной Россией. Борис мечтал, что немцы склонятся ко второму варианту действий.

Он жаловался знакомым, что русские в эмиграции боятся заниматься самой невинной политической работой, хотя время требовало активной подготовки к любым неожиданностям.

В материальном плане жизнь Бориса из-за его бытовой безалаберности так и не наладилась: он «выкручивался», не более того. Кое-какие гонорары он получал из «Нового слова». Но книги его в Германии продавались с трудом. Впрочем, в 1940 году Борис писал мало, поскольку, как он сам говорил, его захлёстывали мировые события, не давая сосредоточиться. Как рассказал Ивану один из ездивших в Антверпен друзей, бытовые условия Бориса были не лучше «собачьих»: в его комнате царили холод, грязь, беспорядок. В одном углу — куча бумажного мусора, в другом — над газовой плитой — протянута верёвка и сушатся носки. Сам он ободранный, заштопанный, ноги обёрнуты в бумагу для сохранения тепла. Жаловался на отсутствие картошки и подходящих ботинок. Собеседник Ивана признался, что подарил Борису свои — несколько поношенные, но всё ещё крепкие. Борис был очень доволен этим «презентом».


В середине декабря 1940 года Ивана Солоневича посетил на квартире «в порядке надзора» (Stierstrasse, 16, 3-й этаж, дверь направо[165]) очередной курирующий сотрудник гестапо. Он должен был выяснить, чем занимается один из лидеров русских эмигрантов в Германии, доволен ли своей жизнью, какие строит планы на будущее, имеет ли претензии к национал-социалистическому режиму.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное