Солоневич

Иван встретил визитёра в дверях, окинул его взглядом: немец был в штатском, выше среднего роста, плотный, с крупной головой, словно втянутой в плечи. Особой его приметой был приплюснутый, как у боксёра, нос. Солоневич не удержался, спросил: не был ли тот боксёром. «Нет, не был», — прозвучало в ответ.

Как написал позднее гость в своём служебном отчёте, Иван был в раздражённом состоянии духа, говорил, что настало время покинуть Германию, хотя он ещё не решил, — куда именно податься. Вероятнее всего, — в Финляндию, — заметил он, — где у него появились родственники. Солоневич с возмущением рассказал о том, как он был арестован его, визитёра, коллегами. Это произошло за три дня до приезда в Берлин советского министра иностранных дел Молотова[166]. К Солоневичу приехали на квартиру, «взяли под локотки» и отвезли в тюремную камеру. В гестапо ему «объяснили», что это делается в его же интересах: мол, если что случится с Молотовым, то первое подозрение падёт именно на него, Солоневича. Он не раз выступал с угрозами в адрес советских политических деятелей. Поэтому, мол, в его же, Солоневича, интересах посидеть «в изоляции». Если с Молотовым что-то случится, то претензий к нему, Солоневичу, не будет. Сразу станет ясно, что покушение совершили другие.

Вместе с Солоневичем превентивно сидело несколько десятков украинцев из националистических организаций, главным образом студентов.

Следующая беседа с куратором состоялась 31 января 1941 года в здании гестапо. Вспомнили о софийском покушении и гибели Тамары. Иван сказал, что после долгих раздумий пришёл к выводу, что бомбу ему всё-таки подбросили не большевики, а «внутренняя линия» РОВСа. Гестаповец с этим не согласился. Сказал, что его учреждение (в порядке оказания помощи болгарам) занималось этим вопросом, чтобы в будущем застраховать своих людей от подобных акций со стороны Советов.

— Бомба была снаряжена в Советском Союзе, — категорично заявил немец.

Иван спорить не стал, сменил тему, сказал, что при всех условиях в случае приближающейся войны с СССР надеется встать в ряды политических руководителей Русской национальной армии.

Гестаповец не обратил внимания на слова о «приближающейся войне». Его заинтересовало другое. Он спросил со скептической улыбкой:

— О какой русской армии вы говорите? О той, которая будет создана на основе Красной армии? С нашей точки зрения, вряд ли это осуществимо.

Немец взял одну из папок, положил перед собой:

— Это перевод вашего труда о будущей России, «Политические тезисы Российского народно-имперского движения». Мне они показались демонстративно полемическими. Прямо скажу, что по своей направленности они ни в чём не совпадают с германскими интересами.

Немец перелистал перевод, нашёл нужное место и стал читать вслух:

— Основной добродетелью нации является сила. Основной добродетелью национальной идеи является тоже сила. Там, где нет силы в нации, — бывает Уругвай…

Немец прервал чтение, спросил:

— Почему именно Уругвай? Можно было бы назвать страну поближе, Чехословакию или Польшу…

Он вновь опустил глаза:

— Сила, основная и величайшая доблесть нации, в нашем русском случае может быть только православной силой, то есть силой, направленной не к господству, а к служению, не к подавлению, а к помощи, не к эксплуатации, а к дружбе. Русская сила — не сила разбойника и бандита, а сила работника и отца… Вне этой концепции — русской силы не может быть. Россия сильна только в том случае, если она следует законам своего — а не чьего-нибудь чужого — национального бытия…

Гестаповец изучающе посмотрел на Солоневича:

— Не думаю, что в интересах Германии иметь в близком соседстве конкурирующую силу. Тем более Красную армию, которую вы надеетесь идеологически перевоспитать, снабдить самым передовым вооружением и превратить, как вы пишете, «в орудие защиты от внешних врагов». Европа сейчас — это Германия! Ваши тезисы не назовёшь многообещающими для наших будущих европейских отношений…

Немец попытался выяснить у Солоневича, кого он имел в виду, когда написал «гений в политике — это хуже чумы»:

— Поступило анонимное сообщение, что вы, герр Солоневич, имели в виду фюрера…

При этом гестаповец неодобрительно покачал головой…

В статье «Миф о Николае Втором» Солоневич так рассказал об этом эпизоде своей жизни:

«В своё время я изрёк некую истину: „Гений в политике — это хуже чумы“. В те времена эта истина была сообщена почти без доказательств. Несколько позже по поводу неё меня свирепо допрашивали в Гестапо: кого это я, собственно, имел в виду? Я отвечал невинно: конечно, Сталина. Ещё позже я пытался обосновать эту истину так: гений — это человек, выдумывающий нечто принципиально новое. Нечто принципиально новое, естественно, входит в конфликт со всем, что называется „старым“. Но так как жизнь человеческого общества базируется на целой сумме старых навыков, верований, традиций и чего хотите ещё, то гению остаётся одно: попробовать сломать „косность среды“ методами вооружённых доказательств. Из этого никогда ничего путного не выходило».