Солоневич

Снова появились в продаже газеты, тиражи которых из-за нехватки бумаги были ограниченными. Иван за соответствующую плату договорился с киоскёром в Хайденау, и тот оставлял для него «Люнебургер Ландесцейтунг». Ссылки на неё довольно часто появляются в книге Солоневича «Диктатура слоя». По этой газете Солоневич следил за ходом судебного процесса над Крамером, комендантом Бельзенского концлагеря, и его подручными. Преступники использовали многочисленные уловки, фальшивых свидетелей, любую демагогию, чтобы оправдаться, скрыть правду, избежать сурового наказания. По мнению Солоневича, этот суд, начавшийся 17 сентября 1945 года, стал своего рода репетицией Нюрнбергского процесса, своеобразной школой для судей, которым предстояло поставить последнюю точку в кровавой истории Третьего рейха.

По «беспроволочному телефону» до Ивана доходили новости о судьбе Бориса. По слухам, после концлагеря «Брейндонк» нацисты перевели брата в другой лагерь — с более мягким режимом. Там Борис получил возможность писать статьи. Некоторые из них он пытался опубликовать во французской и немецкой прессе. Потом немцы выпустили из лагеря всех «националистов-антибольшевиков», в том числе Бориса. Говорили, что почти все освобождённые «платили» немцам за это согласием быть доносчиками.

С приходом англичан Борис обратился к своему «концлагерному опыту» и написал разоблачительную книгу об ужасах нацистских застенков. Книгу заметили члены Союза бывших заключённых «Брейндонка». Они обвинили Бориса в коллаборационизме. В июне 1945 года Борис был арестован агентами Сюрте[183]. Иван не верил слухам о пособничестве брата, считая, что их распускают агенты НКВД, чтобы добиться его выдачи Советскому Союзу[184]

.

И в самом деле, с подачи резидентуры советское посольство в Бельгии принимало меры, чтобы «заполучить» Бориса Солоневича[185]. Но бельгийские власти не спешили, мотивируя задержку «отсутствием закона о военных преступниках». Советскому послу было заявлено, что только после принятия парламентом такого закона вопрос о выдаче Солоневича будет рассмотрен. А вскоре Борис был освобождён из тюрьмы и «по состоянию здоровья» (болезнь глаз) направлен «под домашний арест». Летом 1946 года суд всё-таки состоялся, и Борис был приговорён к двухлетнему заключению. Через считаные недели он был освобождён по ходатайству бывшего царского консула Буткевича, который являлся одним из руководителей так называемого Нансеновского комитета.

В 1948 году Борису удалось получить визу и выехать в США. Он некоторое время жил в Чикаго, сотрудничал в газете «Новая жизнь» и писал романы приключенческого или антисоветского содержания.

После настойчивых поисков Иван связался с Всеволодом Левашовым. Они возобновили переписку. Оказалось, что друг находится в американской зоне оккупации, в лагере «Парш» в Зальцбурге. Там он в начале 1947 года женился на Татьяне Владимировне, урождённой Киреевой. В «дипийском» лагере они работали рядом. Особенно сблизила их «тайная деятельность» по изготовлению фальшивых документов для тех обитателей лагеря, которым, как и Левашову, грозила выдача Советам. Из воспоминаний Татьяны Владимировны:

«Спешная работа по изготовлению таких документов началась ещё до того, как я вышла замуж за Всеволода Константиновича, но продолжалась и долго после того, как мы поженились и получили от лагерной администрации отдельную маленькую комнату, в которой и образовалась штаб-квартира новой индустрии. Индустрии спасения человеческих жизней. В этой маленькой комнатке работали два энергичных русских антикоммуниста: Всеволод Константинович и скромный талантливейший художник-график из новой эмиграции… Надо было видеть, с каким удовлетворением, граничащим с восторгом, они после проделанных сложных операций вручали нуждающемуся потрёпанную метрику или какое-нибудь удостоверение личности!»[186]

Так у Левашова появился паспорт на новую фамилию — Дубровский (фамилия его родного дяди), и он мог отныне чувствовать себя увереннее.

Переписка Солоневича и Левашова была в основном посвящена проектам возобновления издательской деятельности. Как вспоминала Т. В. Дубровская, «имея за спиной опыт издания печатных органов „Голоса России“, „Нашей газеты“ и „Родины“, совершенно естественно было мечтать об их продолжении и, конечно, как и в Софии, — обоюдными усилиями. В Германии, где находился И. Л. Солоневич, и в Австрии, где в беженском лагере жил Всеволод Константинович, царил полный развал, и казалось, что эти мечты не превратятся в действительность»[187].

Для перемещённых лиц были установлены жёсткие правила, существенно ограничивающие их права. Уже счастьем было то, что семейство Солоневичей могло жить не в самом лагере, а за его пределами! В книге «Диктатура импотентов» Солоневич подробно рассказал о том периоде.